Детский психиатр сообщил Зилле, что имеет также степень доктора медицины. Непонятно, зачем — она ведь притащила Джордана на Уимпол-стрит не из-за больного горла. Мальчик плакал с тех пор, как они сели в такси. Перед уходом из дома его вырвало. Обычное дело, подумала она, и сказала психиатру, что ребенок все время плачет и его часто тошнит. Евгения, которую пришлось взять с собой, потому что ее не с кем было оставить дома, сидела на стуле в кабинете с циничной усмешкой лишенной иллюзий женщины раз в шесть старше ее.
Поговорив с Джорданом — вернее, попытавшись, — психиатр сказал, что хотел бы осмотреть его. Истинное дитя своего времени, Зилла, и так нервничавшая, тут же заподозрила сексуальное домогательство, но потом покорно кивнула. Джордана раздели и осмотрели.
Через две минуты психиатр усадил мальчика, похлопал по плечу, накрыл одеялом и повернулся к Зилле.
— У ребенка грыжа. Конечно, вы можете обратиться за подтверждением к другому врачу, но я буду очень удивлен, если проблема не в этом. И, с другой стороны, формируется вторая. — Психиатр бросил на нее взгляд, который Зилла восприняла как неприязненный. — Если он плакал и его рвало, значит, грыжа у него давно. Боль возникает только на критической стадии. Я не исключаю ущемления.
За шумной кампанией в прессе обычно следует спад интереса. Напряжение невозможно поддерживать долго. Мир узнает сенсационные новости, чреватые катастрофическими последствиями, но иногда эти последствия невозможно использовать — главные действующие лица умерли, оказались за решеткой или пропали. Однако промежуток между шоком, триумфом и следующим журналистским подвигом требуется чем-то заполнить. Натали «публично разоблачила» Джимса и разрушила его репутацию, но опасалась писать о нем что-либо еще, пока его подозревают в убийстве Джеффа Лича. Пришло время заняться историей жизни Джеффа, составить список его женщин. До сих пор прозвучали лишь имена жены и той, с которой он жил в последнее время. Потребуется определенное мужество, чтобы признать, что и она принадлежит к числу его любовниц. У Натали не было комплексов на этот счет, а ее приятель не менее практичен, чем она. Интересно, кто еще может появиться в ее истории?
Натали часто думала о «забавной малышке», о которой Джефф упоминал за ленчем во время их последней встречи, женщине со странным именем. Он называл ее «Поло», и она жила рядом с кладбищем Кенсал-Грин. Наверное, неплохо бы найти эту женщину. Обязательно взять интервью у Фионы Харрингтон и, возможно, у предшественницы самой Натали. Она прекрасно знала, что это не бывшая жена Джеффа, а женщина по имени… Забыла, как ее зовут. Ничего, потом вспомнит. Когда они были вместе, Джефф часто упоминал о ней, по большей части с чувством горечи. Владелица ресторана? Врач? Руководитель какого-то агентства или благотворительного фонда? Натали решила пока не трогать рассказы Джеффа об этой женщине и несколько его слов, сказанных о Поло. Нет нужды торопиться. Когда-нибудь она покопается в своей памяти и, возможно, выудит оттуда что-нибудь интересное.
В окрестностях того места, где была убита Эйлин Дринг, полиция провела сплошной опрос жителей. Полицейские приходили и к Уилсонам, но тут же ретировались, выяснив, кто такой Лаф. Он уже рассказал о своей поездке в театр с женой и соседкой — отправил доклад в воскресенье вечером, как только услышал по радио о смерти Эйлин Дринг. Лаф указал, что он, Соновия и Минти видели пожилую женщину целой и невредимой в ночь на воскресенье, без пяти час. Все подробности он сообщил старшему следователю, который занимался этим делом, но умолчал о странном поведении Минти в метро и по дороге домой: о ее галлюцинациях и о том, что она сама с собой разговаривала. Как бы то ни было, объяснил он Соновии, Минти их друг, а о друзьях не принято говорить такое за их спиной. Ты же, к примеру, не сказала, что она слишком много выпила.
Когда полицейские в первый раз пришли к Минти, она была на работе. Несмотря на многочисленные предупреждения Соновии, что соседки не будет дома, они все равно позвонили в дверь. Никто не отозвался, и полицейские отправились к следующему дому. Дверь открыла Гертруда Пирс. Когда они представились и сообщили, что им нужно, она позвала брата.
— Дики, у нас на улице убили женщину.
Появился мистер Кроут, опиравшийся на две трости. Его и без того бледное лицо стало совсем бескровным. Ему пришлось присесть. Гертруда Пирс дала ему сначала ингалятор, потом какое-то лекарство от стенокардии, и полицейские стали опасаться, что он замертво упадет к их ногам. Однако через минуту-другую старик пришел в себя.
— Вы должны подвергнуть мою соседку допросу третьей степени, — сказал он дрожащим старческим голосом. — Она странная. И ее тетка — не разговаривали со мной двадцать лет.
— Совершенно верно, Дики, — подтвердила его сестра. — Я бы не удивилась, если бы она убила меня.
Джимс взял такси до Парк-лейн. Там он разыскал известного в Уэст-Энде агента по продаже недвижимости, вручил ему ключи от квартиры в жилом комплексе «Сады аббатства» и от дома в Фредингтон-Крус и попросил продать и то, и другое. Все дела следует вести с его адвокатом. Сам он уезжает за границу на неопределенное время.
Эта идея пришла ему в голову неожиданно, под влиянием минуты. На самом деле у него не было никаких планов, и он не представлял себе будущего. Джимс пешком дошел до Гайд-Парк-Корнер и решил вернуться в Вестминстер «по траве» — он где-то читал, что раньше так поступали члены парламента, жившие на севере Лондона. Тогда можно было пройти от самого Бэйсуотера через Гайд-парк, Грин-парк и Сент-Джеймский парк, практически не ступая на камень или асфальт. Теперь так не получится, однако Джимс ухитрился пройти по земле и под деревьями до Вестминстерского дворца, пересекая две оживленные улицы среди зеленой листвы и прохлады. Никто его не узнавал, никто на него не глазел. Он думал о том, что больше никогда не увидит Зиллу. Размышлял о приличной сумме, которую принесет ему продажа домов, — что-то около трех миллионов. Джимс не нуждался в деньгах, их у него хватало, но все равно ему было приятно сознавать, что они есть, а скоро будет еще больше.
Через какое-то время Джимс вышел на мост, остановился посередине и окинул взглядом пейзаж: справа Букингемский дворец, слева Уайтхолл, Хорсгардс и Форин-оффис. За последние сто пятьдесят лет вид почти не изменился, если не считать «Лондонского глаза», гигантского колеса обозрения, которое вращалось в небе позади Даунинг-стрит, с блестящими серебристыми спицами и кабинками, похожими на большие стеклянные бусины. Вода блестела на солнце, плакучие ивы отбрасывали густую тень, под мостом скользили лебеди, а на острове собрались пеликаны. Идея отъезда постепенно завладевала Джимсом. Он должен уехать за границу. И вернется, возможно, лишь через много лет. Интересно, когда ему доведется снова увидеть этот пейзаж?
Продолжив путь, он вдруг вспомнил историю о казначее какого-то восточного правителя, который пустил ветры в присутствии своего господина — и до такой степени устыдился, что тут же бежал за границу и скитался семь лет. Джимс, однако, не испытывал стыда, а просто хотел избежать споров, обвинений, вопросов, спекуляций и необходимости защищаться. Королева Елизавета I говорила, что слово «должен» не подходит для государей. Ну а для него не подходят слова «почему», «объяснить», «оправдать». Он уедет сегодня же вечером. Машину, конечно, нужно поручить агенту; пусть поставит ее где-нибудь или продаст. Для него она будет обузой. То же самое относится к одежде. Джимс вдруг подумал, что если когда-нибудь и наденет костюм, то исключительно ради удовольствия полюбоваться своим отражением в зеркале. Правда, он предпочитал, чтобы его внешностью любовался кто-то другой.