Мы ушли с отливом, в полночь. Дизельные моторы зашумели, и мы вышли в открытую гавань из относительной безопасности бухты. Здесь волнение было сильнее. Нос траулера разрезал волны, и вода стекала по палубе пенными реками. Очень быстро огни Несса скрылись в темноте, и мы вышли в открытое море. Последним исчез проблеск маяка на вершине холма на мысе Батт. Мы остались один на один с огромным океаном. Возьми мы неверный курс — и вместо Скерра нас ждала бы Канада. Я смотрел в темноту с почти животным ужасом. Каким бы ни был мой главный страх, тогда я стоял с ним лицом к лицу. Гигс подергал меня за рукав дождевика и велел идти вниз. Для нас с Артэром оставили двухъярусную койку, так что нам надо поспать. Первый и последний дни на Скале — всегда самые тяжелые.
Не знаю, как мне удалось уснуть, втиснувшись на узкую койку у левому борту. Я промок, замерз и очень разволновался. Восемь часов мы плыли по бушующему морю и преодолели пятьдесят миль одной из самых неприятных акваторий мира, и все это время я спал. Наверное, меня разбудило то, что звук моторов стал другим. Артэр уже карабкался по лестнице из трюма. Я протер глаза, натянул сапоги, дождевик и тоже полез на палубу. Было уже утро, небо над нами застилали быстро плывущие тучи. То и дело шел мелкий дождь.
— Боже, что это за вонь?
Резкий едкий запах — смесь аммиака и экскрементов — наполнял воздух.
— Это гуано, сиротка, — сообщил Ангел, ухмыляясь. Кажется, ему здесь нравилось. — Десять тысяч лет здесь копился птичий помет. Привыкай! Тебе придется жить тут две недели.
Запах птичьего помета подсказывал нам, что мы близко от острова, хотя его самого еще не было видно. «Пурпурный остров» сбросил скорость до нескольких узлов. Море стало спокойнее; мы скорее качались на волнах, чем боролись с ними.
— Вот он! — закричал кто-то. Я уставился вперед, чтобы сквозь водяную пыль увидеть наконец легендарную Скалу. Да, это была она! Три сотни футов голого черного камня, покрытого белыми пятнами, вздымались из моря. В этот момент водяная пыль осела, лучи солнца проникли сквозь прорехи в облаках, и Скала предстала перед нами в игре яркого света и четкой тени. Я увидел, что с ее вершины срывается поток чего-то похожего на снежинки, и не сразу понял, что это птицы. Знаменитые белые птицы с сине-черными кончиками крыльев, желтыми головами и размахом крыльев до двух метров. Олуши. Тысячи птиц заполнили небо, кружа под лучами солнца, двигаясь в восходящих потоках воздуха. Здесь находилась одна из самых крупных колоний олуш в мире. Эти необычные птицы возвращались в такое неуютное место каждый год, чтобы отложить яйца и вывести птенцов. И это несмотря на ежегодное прибытие сюда мужчин из Кробоста, на две тысячи птенцов, которых мы вытаскиваем из гнезд!
Воображаемая ось Скерра шла примерно с юго-востока на северо-запад. Каменный хребет тянулся с наивысшей, южной оконечности до северных утесов высотой в двести футов. Он напоминал плечо, которое кто-то выставил вперед для защиты от ураганного ветра, волн и дождей, приходящих с юго-запада. Три скальных выступа с западной стороны уходили в воду, которая разбивалась о них белой пеной и бурлила вокруг, скрываясь в подводных ущельях.
Ближайший каменный выступ назывался мыс Маяка — в точке соединения его с островом стоял автоматический маяк. Самый высокий пик острова нависал над приближающимся траулером, а дальше второй, самый длинный выступ образовывал залив, вдававшийся глубоко в основную часть утесов. Залив открывался на восток, зато давал убежище с северной и западной сторон. Только там мы могли разгрузить припасы. Время и неустанная работа моря выточили здесь настолько глубокие пещеры, что они выходили на голые камни с противоположной стороны острова. Гигс сказал, что в пещерах можно проплыть на плоскодонке или резиновой лодке и увидеть природные соборы с куполами высотой сорок-пятьдесят футов, уходящими в темноту. Но таким способом на другую сторону острова можно попасть, только когда море абсолютно спокойно, то есть почти никогда.
В длину Скерр был едва ли около полумили, а его «хребет» — чуть больше ста ярдов в ширину. Здесь не было ни почвы, ни травы, ни пляжей, ни ровной земли — только покрытые пометом скалы, торчащие прямо из моря. Трудно представить себе более неуютное место.
Капитан аккуратно провел «Пурпурный остров» в маленький залив с громким названием залив Черной Воды и бросил якорь в бухте. Грохоча ржавой цепью, он упал в воду. Только когда заглушили моторы, я понял, какой шум издают птицы. Пронзительный визг, оглушительные крики и щелчки наполняли воздух вместе с запахом помета. На каждом скальном уступе, в каждой трещине и щели птицы сидели в гнездах или собирались в группы. Олуши, кайры, моевки, глупыши… В воде бухты плескались молодые бакланы, их длинные шеи то и дело окунались в воду — птицы ловили рыбу. Удивительно, как в таком голом и диком месте нашло приют столько живых существ! Гигс хлопнул меня по спине:
— Пойдем, сынок! Нас ждут дела.
На воду спустили плоскодонку, и мы занялись перевозкой припасов на остров. Я оказался в первой партии. Гигс завел подвесной мотор и доставил лодку к месту высадки. В последний момент он выключил двигатель и встал бортом к волне, чтобы она подняла нас. Я должен был выпрыгнуть с веревкой на уступ не шире двух футов и привязать нас к большому кольцу из металла, торчащему из камня. Я чуть не упал, поскользнувшись на лишайнике, но все-таки смог закрепить веревку. Можно было начинать разгрузку. Мы аккуратно ставили ящики, бочонки и мешки на уступы и любые относительно ровные поверхности. В итоге складывалось впечатление, что все наши припасы кто-то сбросил на скалы с большой высоты. С каждым заплывом лодки прибывал еще кто-то из команды. Сразу за местом высадки находилась одна из «соборных» пещер. Она оказалась темной и жутковатой. В самой ее глубине плеск воды о камень превращался в эхо и становился похож на хриплое дыхание какого-то живого существа. Легко было представить, как подобные места рождают легенды о морских чудовищах и драконах.
За четыре часа работы мы перенесли на скалы все припасы. Снова начался мелкий дождь; капли воды делали любую покрытую водорослями поверхность опасно скользкой. Наконец мы вытащили на берег резиновую лодку. Четверо мужчин закрепили ее на уступе футах в пятидесяти над бухтой. Лодка оставалась у нас на случай чрезвычайных происшествий. Впрочем, я не мог себе представить, какое происшествие может заставить меня пуститься на ней в плавание. К своему изумлению, я заметил, что Ангел сел на землю в расселине и развел костер из торфа, закрывая его от ветра и дождя собственным телом. На огне уже закипал чайник. В бухте загудела сирена «Пурпурного острова»; я повернулся и увидел, как траулер снимается с якоря и выходит в открытое море. С кормы нам помахал первый помощник. Корабль был нашей единственной возможностью вернуться, единственной связью с домом. Но он уходил, и мы оставались одни на голых скалах, в пятидесяти милях от ближайшей земли. Мне стало невероятно одиноко. Но, к добру или к худу, я оказался здесь. Оставалось только смириться.
Удивительно, но Ангел уже раздавал всем чашки с горячим чаем. Мы достали бутерброды и уселись на камнях. У наших ног плескалось море, в ноздри бил запах тлеющего торфа, а мы ели и пили, чтобы согреться и набраться сил. Теперь предстояло поднять все эти ящики, бочки и мешки на двести пятьдесят футов, к вершине острова.