— Принца Уэльского, — ответил Бёрден.
— О, правда? В общем, должно быть, я был влюблен в Джоанну, потому что она не… Я пытаюсь объяснить, что на самом деле она мне никогда не нравилась, она не была приятной в общении. Да, она могла быть милой, когда ей что-то было нужно, но человеку, которого она выбрала — ну, скажем, для того, чтобы жить вместе, — она могла причинить немало боли. Очень своенравная, если вы понимаете, о чем я. Когда мы только познакомились, меня удивило, что у нее нет друзей. Хотя это не совсем так. У нее были приятели, один или два, но, когда мы стали жить вместе, я понял: это были слабые люди, позволявшие Джоанне вертеть ими, как ей захочется. Она не могла дружить на равных, ей всегда надо было доминировать.
Дженнингс настолько ушел в описание характера и наклонностей бывшей жены, что уже не мог остановиться. Он даже перестал оборачиваться на дверь всякий раз, когда кто-нибудь заходил в кафе «Девяносто Девять». Вексфорд его не прерывал. Любые вопросы могли подождать.
— Мы решили пожениться. Не знаю почему. Оглядываясь назад, я все еще не могу понять, почему. Ведь даже тогда я знал, что она устроит мне сладкую жизнь, осмелься я в чем-нибудь ей перечить. Только она была права, а остальные должны были просто соглашаться с ней, особенно я. Может, я думал, что больше никогда не встречу такую умную и активную женщину, как Джоанна. Никого, в ком было бы столько же энергии и — да, напористости. Целый день она чем-то занята, встает ни свет ни заря — в полседьмого утра, постоянно, даже в выходные, потом принимает душ, одевается — хотя вам, наверное, не нужно все это. Короче, я думал, что после нее уже не смогу себе кого-нибудь найти. Что ж, я ошибался, но тогда еще не знал об этом.
Такая фраза могла бы стать неплохой эпитафией не на одном надгробии, подумал Вексфорд. Он ошибался, но тогда еще не знал об этом.
— Мой отец купил нам дом в Помфрете. Он умирал тогда, но сказал, что у меня должен быть дом еще при его жизни. Он умер через два месяца после того, как мы поженились. Джоанна работала в школе в Кингсмаркэме — в школе «Хэлдон Финч», если быть точным — а я в одной из лондонских фирм. Ездил туда-сюда. А вы не хотите еще кофе? Я бы выпил.
Вексфорд и Бёрден кивнули. Они опасались, что, если не станут таким образом тянуть время, Дженнингс может вспомнить о нем и уйти. Он сделал знак официантке.
— На чем я остановился? Ах, да. Я часто слышал, что с человеком можно прекрасно ладить, если просто жить вместе, но после свадьбы все меняется. Может, оно и так, но дело в том, что мы с Джоанной уживались только тогда, когда я со всем соглашался и плясал под ее дудку. К тому же не стоит забывать о сексе… — Он замолчал, когда официантка подошла принять заказ, бросил взгляд на часы и сказал: — Я обещал Вирджинии, что буду отсутствовать не больше полутора часов, так что у меня еще есть немного времени. Да, секс. Хотя будет ли вам это интересно?
Вексфорд кивнул.
— Что ж. Поначалу все было довольно хорошо, то есть когда мы только познакомились, а потом и эти отношения стали сходить на нет, еще задолго до свадьбы. Кстати, наш брак длился всего полгода, и все это время секса между нами почти не было. Не думайте, что я всегда хотел быть под ней.
Не очень подходящая фраза, если принять в расчет, о чем идет речь, подумал Вексфорд, но Дженнингс, кажется, не понял, как прозвучало сказанное.
— Как раз наоборот, я пытался объясниться с ней. Действительно пытался. Ну, я был нормальным здоровым двадцатишестилетним мужчиной. Но, как я уже говорил, Джоанна никогда не считала нужным притворяться. Никогда. Она так прямо и сказала: «Ты мне разонравился». Она сказала: «Ты уже начал лысеть». Я ответил, что она, должно быть, чокнулась. В нашей семье мужчины рано лысеют. Ну и что? Думаю, мой отец уже был лысым, когда познакомился с моей матерью, а ему было всего тридцать. Однако это же не помешало им родить троих детей.
Принесли их кофе. Дженнингс отпил немного, наверное, чтобы определить, достаточно ли корицы.
— В общем, — сказал он, — я решил, что у нее кто-то есть. Она тогда только познакомилась с этой Катриной, матерью тех пропавших детей. Они постоянно бывали вместе. Только не подумайте, будто Джоанна лесбиянка, вовсе нет. Во-первых, я заметил, что она никогда не позволяла женщинам прикасаться к себе, она даже не позволила бы мачехе поцеловать себя, хотя ничего не имела против Эффи, наоборот. Как-то, раз или два, Катрина пробовала положить ладонь ей на руку, но Джоанна всегда противилась и даже отдергивала руку. К тому же я был далеко не первым ее сексуальным партнером. У нее было их немало до меня, еще в школе. Но все мужчины. Я думал, может, она так добра с Катриной потому, что ей нравится ее муж. Он ничего собой не представлял и вообще был порядочным дерьмом, но разве поймешь этих женщин? Я просто не находил другого объяснения ее дружбы с Катриной — хотя нет, наверное, оно было. Просто та всегда соглашалась со всем, что говорила и делала Джоанна, постоянно восхищалась ее умом и талантом. А Джоанне это нравилось, она падка на лесть. Хотя точного объяснения я так и не знаю. В любом случае, почти сразу после того, как в нашей жизни появились Дейды, она решила, что секса между нами больше не будет. Мы должны были стать просто партнерами, я цитирую, «ради удобства и дружеского общения».
— Это вы решили уйти первым, мистер Дженнингс?
— Даю вам честное слово — я. И пусть кто-нибудь попробует сказать, что это не так. Я продал дом, а полученные деньги поделил с ней пополам. Все что угодно, лишь бы поскорее покончить с этим. С тех пор я ее не видел.
Бёрден спросил:
— Миссис Трой когда-нибудь обращалась с вами жестоко? Вы говорите, между вами были ссоры. Не поднимала ли она на вас руку, когда вы не соглашались с ней? И вообще, не случалось ли с ней такого в прошлом, еще до того, как вы встретились, ни о чем таком она вам не рассказывала?
— Нет, ничего такого не было. Все только на словах. Джоанна за словом в карман не лезла. Но только раз…
— Да, мистер Дженнингс?
— Я собирался сказать, только раз она — ну, вышла из себя. Со мной это не связано. Это было еще до того, как мы встретились. Я узнал это не от нее, мне рассказал знакомый из университета. Не знаю, должен ли я говорить вам об этом, хотя тот парень и не просил меня держать все в секрете, но все же.
— Думаю, лучше рассказать, мистер Дженнингс, — твердо проговорил Вексфорд.
— Хорошо. Расскажу. Так вот, когда тот парень узнал, что я встречаюсь с Джоанной, то сказал, что она училась в Кингсмаркэмской общеобразовательной школе вместе с его кузеном. Они оба были тогда подростками, но Джоанна была старше, кажется, на три года. Она избила этого мальчика, подбила оба глаза, даже несколько зубов выбила. Он был покрыт синяками с головы до ног, но переломов не было. Дело замяли, потому что мальчик поправился и у него не было никаких серьезных повреждений, но еще и потому, что у Джоанны тогда умерла мать и какой-то адвокат сказал, что этим и объясняется ее поведение. Конечно, я спросил Джоанну об этом, она ответила то же самое: мать умерла, она была в шоке и сама не знала, что делает. Она утверждала, что мальчик сказал какую-то гадость про ее мать, но тот парень это отрицал. Так она мне и сказала: «Он оскорбил память моей матери». Но в этом было кое-что забавное. Ну, не то чтобы забавное, но вы поняли, что я хотел сказать. Мальчик-то умер. Несколько лет спустя, по-моему, от лейкемии. Кажется, ему тогда было двадцать один или двадцать два. Джоанна рассказала мне об этом. Еще до свадьбы, мы тогда были магистрами. Она сказала: «Ты знаешь этого Людовика Брауна» — странно, я запомнил его имя. Впрочем, оно довольно необычное, правда? «Ты знаешь этого Людовика Брауна, — сказала она. — Он умер. Вроде от рака». А потом добавила: «Некоторые люди получают то, чего заслуживают, не так ли?». Это было похоже на нее. Может, бедный мальчик и сказал что-то грубое, но он же не заслужил смерти от лейкемии. Однако в этом была вся Джоанна. Именно это я имел в виду, когда сказал, что она не была приятной в общении.