— Вы так добры, — прошептала герцогиня, — по-детски порывисто обнимая Анжелику. — Никогда еще я не встречала к себе такого сострадания, как у вас.
Она закрыла глаза и словно забылась целительным, спокойным сном. Анжелика не стала ее тревожить. Ей стало грустно от услышанных признаний. Она смотрела вдаль, мечтая увидеть парус корабля, на котором вернулся бы Жоффрей. Она думала о нем со страстью: «Ты моя любовь. Ты не разочаровал меня. Ты не причинил мне зла. Ты открыл мне дверь в прекрасный мир».
Анжелика погрузилась в воспоминания о далеком времени, проведенном в Тулузе. Ей было всего семнадцать, и тридцать лет тулузского вельможи казались ей порогом старости, ее страшил опыт, который читался на его ироничном лице, покрытом шрамами. Этот человек уже познал пыл страсти, и, кто знает, не стал ли он распутником, видящим в женщине лишь объект наслаждений… Но он сразу полюбил ее высокой, редкой любовью. И она, отданная невинной на его ложе, не обманула его ожидания любви. Как отблагодарить небо за такой дар?
— О чем вы думаете? — внезапно спросила Амбруазина срывающимся голосом, — Вернее, о ком вы думаете?
Конечно, о НЕМ, о НЕМ.., о мужчине, которого вы любите… Вы счастливы, а у меня нет ничего, ничего…
В исступлении она встряхнула волосами, но внезапно успокоилась и извинилась за свою несдержанность.
Жара начала спадать, и женщины направились домой. Ветра по-прежнему не было, воздух был тяжелым, густым и, казалось, прилипал к коже. Анжелике передали, что ее спрашивал отец де Верной и что он ждет ее возле форта. Герцогиня де Модрибур издали поприветствовала священника и пошла к дому тетушки Анны.
Иезуит, похоже, был поражен и несколько растерян.
— Я считал, что госпожа де Модрибур покинула Голдсборо…
Анжелика стала объяснять, но вышло довольно невразумительно.
— А где королевские невесты?
— В Порт-Руаяле.
— Они тоже сюда вернутся? Я слышал, они собирались выходить замуж за жителей Голдсборо.
— А разве не вы настойчиво противились этим бракам? — удивилась Анжелика.
— Я? — иезуит нахмурился и принял надменный вид. — Чего ради стал бы я вмешиваться в такое дело?
— Но я думала… Госпожа де Модрибур мне сказала… Впрочем, может быть, я неверно поняла ее слова?
— Может быть.
Иезуит бросил на Анжелику пронзительный взгляд, словно собирался что-то сказать, но промолчал.
— Вы хотели со мной поговорить? — спросила Анжелика. Он покачал головой, будто отгоняя назойливые мысли, которые мучили его.
— Да.., я хотел попрощаться. Завтра на рассвете я покидаю ваши края.
— Вы уезжаете?
Она удивилась и опечалилась. И снова страх, беспричинный страх поднял свою змеиную голову.
— Вы увидите отца д'Оржеваля?
— Не раньше, чем через несколько недель. Но я сегодня же должен отправить ему письмо.
— Оно в нашу пользу?
Священник улыбнулся немного насмешливо.
— Так вот что вас интересует?!
Затем он стал серьезным, даже чуть мрачным.
— Не слишком рассчитывайте на мое заступничество, — откровенно сказал он. — Я ненавижу еретиков, которым вы покровительствуете, это отродье гордецов, осмелившихся исказить слова Иисуса Христа, дабы отвратить людей от спасения души и толкнуть их на путь греха.
— А к нам, Мэуин, к нам вы не питаете ненависти? Анжелика смотрела на него горящими глазами, которые молили о снисхождении.
«Ко мне.., вы не питаете ненависти?» — вопрошал ее взгляд.
Священник снова улыбнулся и покачал головой.
— Поймите, не могу же я в самом деле поддерживать тех, кто покровительствует пособникам Сатаны.
— Но вы можете сказать отцу д'Оржевалю, чтобы он оставил нас в покое.
— Это цельный человек, для которого существуют только точные и определенные цели.
— Вы можете попытаться…
Ей так хотелось, чтобы отец де Верной уступил, дал полуобещание, хоть малую толику надежды на то, что она тронула его каменное сердце. Но он был непреклонен.
— В таком случае, когда вы увидите отца д'Оржеваля, спросите его кое о чем от моего имени, — решительно попросила Анжелика. — Он не сможет мне в этом отказать, будь я даже самым злейшим его врагом.
— О чем же?
— Узнайте у него секрет изготовления зеленых свечей. Никто другой не может мне в этом помочь. Отец де Верной рассмеялся.
— Вы неподражаемы! Хорошо, я передам отцу д'Оржевалю вашу просьбу.
Он протянул Анжелике руку, словно скрепляя их договор. Это был жест не иезуита, но моряка, честного компаньона, который, не желая произносить лишних слов, жестом выражает свое глубокое чувство.
Анжелика горячо пожала в ответ руку аристократа, которая от корабельных снастей стала мозолистой и коричневой. В ее голове промелькнула мысль: «Он не должен уезжать, если он уедет, то никогда.., я его больше никогда не увижу…» Тень от пролетающей шумной стаи птиц на миг окутала берег, и словно легла на сердце Анжелики, и сдавила его. Она почувствовала: вот-вот должно произойти нечто непоправимое. Будто Судьба готовилась постучаться в дверь. Ей почудилось, что сама Судьба стоит за спиной Джека Мэуина. Ужас, который читался в глазах Анжелики, заставил иезуита обернуться. Позади, в нескольких шагах от него, неподвижно стоял преподобный Томас Пэтридж.
Он был похож на тяжелое каменное изваяние. И только его налитые кровью глаза вращались и метали молнии. Отец де Верной поморщился.
— Добро пожаловать, пастор, — сказал он по-английски. Казалось, тот не расслышал. Пастор был охвачен гневом, невероятным даже при его вспыльчивом характере. Его пурпурно-лиловое, изуродованное шрамами лицо выражало, неистовую ярость.
— Сатанинское отродье! — наконец прорычал он, приближаясь к иезуиту.
— Добились своего! Вы оскверняете святое пристанище, нарушаете законы гостеприимства.
— Что вы там бормочете, старый безумец! Сами вы сатанинское отродье!
— Лицемер! Не думайте, что вам так просто удастся отправить нас в Квебек. Я дрался с индейцами, защищал свою паству. Я буду драться и с вами.
Он поднял свой мощный кулак и с криком «Умри, Сатана» ударил Мэуина прямо в лицо. Кровь хлынула из носа, потекла по губам и белым брыжам иезуита. Пэтридж нанес ему еще один удар в живот и собирался нанести третий, но Мэуин отскочил назад и ногой ударил противника в подбородок. Челюсти неистового пастора с треском сомкнулись.
— Умри и ты, Сатана! — закричала иезуит.
И они накинулись друг на друга с безумной яростью. Один работал кулаками, другой, избегая ударов, так стискивал противника, что трещали кости.