– Ну что, прошло напряжение? Напряжение, может, и прошло, но во мне разрасталась жуткая злость. Что же это такое? Когда они все оставят меня в покое? Нет, так жить нельзя, нужно срочно принимать меры.
– А теперь мы выпьем тибетского чаю, – гнул свою линию Евгений.
– Только если потом ты отвезешь меня куда скажу!
– Ладно, – он согласился. Жидкость была бурого цвета и пахла клопами.
– Ты уверен, что у меня не будет расстройства желудка? – опасливо спросила я. – Видишь ли, мне сегодня нужно в такое место… Будет очень неудобно.
– Ты должна выпить! – не отставал он.
Пообещав себе в ближайшее время разобраться со всеми мужьями оптом, я выпила. Евгений, кажется, сам удивился, как это ему удалось меня заставить, и пока великодушно решил не трогать мою карму.
К следователю Громовой я приехала раньше назначенного срока и полчаса томилась в коридоре.
Кабинет был хорошо проветрен и достаточно просторен. Мебель хоть и старая советская, но не обшарпанная. Дама-следователь выглядела очень представительно, в строгом сером костюме. Приглядевшись, я с некоторым удивлением обнаружила, что костюм достаточно дорогой и неплохо сидит.
– Меня зовут Громова Анна Николаевна, – сказала она и сняла очки в красивой оправе.
Обычно очки человека делают старше и солиднее, но тут наоборот. Очки скрывали морщины и выражение маленьких глаз.
А выражение это было, прямо скажем, не очень приветливое. Но, возможно, это у нее такая манера.
Громова задала мне дежурные вопросы, для протокола, а потом я сама честно рассказала ей про Луизу, зачем она ко мне ходила и почему оказалась в нашем районе довольно поздно.
– Да, вот именно, – оживилась следователь, – почему она пришла так поздно? Обычно пожилые люди стараются не выходить из дома в темноте. Времени у них много, стараются все дела сделать днем.
– Вы хотите сказать, что Луиза… Семеновна не работала?
– Она была на пенсии, но, согласно показаниям соседки по коммунальной квартире, дежурила на телефоне в Речном экипаже, через два дня на третий по двенадцать часов.
Я помолчала. Обычная работа для нестарой пенсионерки – дежурство на телефоне. Но это дежурство как-то не укладывалось в моей голове с написанием монографии.
– И кстати, – продолжала Громова, – в коммунальной квартире, знаете ли, телефон стоит в коридоре, и соседи прослушивают разговоры друг друга. Так вот, соседка Плойкиной утверждает, что двадцать четвертого сентября утром, в тот день, когда ее убили, Луиза Семеновна разговаривала с вами по телефону.
– Ну да, – недоумевала я, – я же вам рассказывала.
– Минутку, – строго сказала Громова, – я не люблю, когда меня прерывают. Так вот, Плойкина хотела прийти к вам сразу же, с утра, а вы настойчиво просили ее перенести визит на вечер.
– У меня были свои планы. Днем мне хотелось поработать. А она отвлекла бы меня разговорами.
– Допустим, – зловеще, как мне показалось, произнесла следователь, потом надела очки и стала похожа на человека.
– У вас есть ко мне еще какие-нибудь вопросы? – спросила я сердито.
Что это за манера, в самом деле, подозревать всех и вся! Ну и методы у них.
– Понимаете, – она заглянула в свои записи, – Лариса Павловна, – убийство это нехарактерное. То есть нехарактерно оно тем, что, во-первых, кто бы стал грабить бедную, плохо одетую женщину? Бомж или наркоман, то есть те, кто уже совершенно себя не помнит, им хоть сколько денег добыть, и то довольно. А мой опыт показывает, что такие личности редко убивают.
У старухи-то – выдернут сумку и убегут. Что она им могла сделать, когда дождь, темно, на улице никого нету? Нет, бывает, конечно, всякое, но тогда уж ножом полоснут, и то не до смерти – в руку там, например. Человек от вида собственной крови пугается и преследовать уже никого не в состоянии. Или по голове стукнут чем-нибудь. Это – характерно для деклассированного элемента. А тут металлическим шнуром от телефона задушили! Да не у всякого бомжа на такое и сил-то хватит!
Вполне разумно тетка рассуждает, не могла не согласиться я. Неглупая женщина, следователь Анна Николаевна Громова.
– И вот я вас спрашиваю, гражданка Воробьева, – неожиданно Громова перешла на официальный тон и сняла очки, – что вы мне можете еще сказать про тот, последний вечер перед убийством Плойкиной? О чем вы с ней говорили, не казалась ли она вам чем-то расстроенной, озабоченной и подавленной?
Интересное дело, да она всегда была озабочена, что бы спереть из кабинета, сердито подумала я. Глазками так и бегала, курица-пеструшка. Но если я сейчас стану рассказывать это Громовой, она же меня в покое не оставит. Начнет допытываться, что Луиза могла искать в кабинете Валентина Сергеевича, еще, чего доброго, и с обыском припрется. Откуда я знаю, как у них там полагается.
– Имейте в виду, отказ в содействии следствию преследуется по закону, – строго добавила Громова.
Напрасно она это сказала. Потому что я уже было начала колебаться, не рассказать ли ей кое-что. Но нет, ничего конкретного я пока рассказать не могу, так что буду помалкивать. Поэтому я скромно потупила очи и сказала, что Луизу Семеновну знала очень мало, поэтому не могла определить, подавлена ли она в данный момент или просто расстроена тем, что забыла зонтик.
Громова сверкнула очками, но молча подписала мне пропуск.
Опять возле парадной столкнулась я с белобрысым соседом. Он поздоровался и отвернулся, чтобы вызвать лифт, а я украдкой взглянула на часы. Семнадцать часов тридцать минут. В прошлый раз мы с Горацием встретили его примерно в это же время. Стало быть, у человека устойчивые привычки: утром в одно и то же время на работу, вечером в одно и то же время – домой. И всегда один, как, впрочем, и я. Это наводит на размышления. Могу ли я предположить, что мужчина не женат? Думаю, что могу. Потому что женатый мужчина, увидев запачканный плащ, в первый момент все же вспоминает о жене, а не об американской чистке. Может, вам интересно узнать, зачем мне нужно интересоваться семейным положением человека, которого я совершенно не знаю и который мне даже не симпатичен? Отвечу откровенно: у меня появились на него свои планы.
Дело в том, что пока я ехала в метро от следователя Громовой, я вспомнила, как утром издевался надо мной Евгений, и опять пришла в ярость. Мне захотелось избавиться от них от всех раз и навсегда. То есть навсегда, конечно, это слишком громко сказано, но отдохнуть от их опеки некоторое время мне просто необходимо. Если я буду скандалить, кричать, чтоб оставили в покое и топать ногами, то они еще больше уверятся, что со мной не все в порядке, еще, чего доброго, психиатра пригласят или невропатолога. А вот если, наоборот, я буду вести себя прилично, не ругаться, да еще начну следить за собой, это послужит мне на пользу. Да если еще рядом замаячит какой-нибудь приличный мужчина, то мужья уверятся, что со мной все в порядке и отвяжутся наконец.