— Ты чего ревешь? — примостился рядышком Фейн, теперь щеголявший в коричневом казенном плаще. Что еще он успел стащить под шумок, мне даже и думать не хотелось.
Я всхлипнула:
— Стешу жалко-о-о!
Я как наяву увидала ее, взлохмаченную и раскрасневшуюся, сбегающую по смородиновому крутояру, вспомнила лукавый взгляд васильковых глаз, задорный смех, наши немудреные девичьи развлечения в той, прошлой жизни, и разревелась пуще прежнего.
— Плакса. — Свой вывод атаман подкрепил дружескими объятиями. — От всего-то у вас, девок, глаза на мокром месте. А убиваться, если по уму рассудить, и нечего — ты-то жива-здорова. Считай, чудом под раздачу не попали.
Он гладил мои волосы, шептал все эти благоглупости таким уверенным тоном, что я пихнула вовкудлака в теплый бок:
— Она же молодая совсем была, вся жизнь впереди… А посмотри, как оно сталось!
Стражники как раз выносили на двор тела, укладывали их рядком, прикрывали неподвижные лица рогожками. От рутинной привычности их действий меня пробрал озноб.
— Да какая же это жизнь, — продолжал атаман, покрепче обхватив мои плечи, — приживалкой при разбойниках? Она-то мечтала ведьмину силу взять, мужиками командовать, потому под Щуру и стелилась. А конец у нее — что так, что эдак — один был, скорбный. Под забором бы померла лет эдак через пяток — у таких шмар век недолог.
— Скотина ты, Фейн! — с чувством припечатала я, вскочив на ноги. — Она тебя любила, а ты…
— Не знаю я никакой любви, — легко ответил разбойник. — Да и у тебя, как погляжу, с этим делом не особо. Жених-то твой соколом прилетел, только я сказал, что ты господаря ухайдокала, а ты ему и полсловечка не сказала.
— Ч-чего?
Я хватала ртом воздух, пытаясь осмыслить только что услышанное. Кем оказался мой незадачливый охранник, я от атамана не скрывала, здраво рассудив, что так он активнее за подмогой побежит.
— Ты Михаю про ракшаса ничего не передал?
— Во-первых, я это мудреное слово забыл, как только от тебя отвернулся, а во-вторых, сама подумай: кто тебе, бедовой, поверит? В трактире сидели втроем, только ты с господарем куда-то ушла, а потом появляешься, как гром среди ясного неба, и начинаешь нелепицы городить…
Я заехала ему в ухо.
— И дерешься почем зря, — закончил атаман, потирая пострадавшее место. — А кто твоего «шаса», кроме тебя, видал?
Моих ноздрей коснулся навязчивый мускусный запах.
— Вещуны близко.
Фейн вскочил и жарко зашептал мне в лицо:
— Давай сбежим, кареглазая, пока не началось! Я ходы знаю разные, махнем через забор — только нас и видали. На тракт через кордон переберемся, а там…
— Что там?
— К морю двинем. Я же тебе про свою мечту рассказывал.
Я покачала головой:
— Нам не по пути.
Атаман меня не слушал:
— Ты же господ благородных знаешь, им главное — виноватца найти. Ты как раз крайней и окажешься. Думаешь, кто-то будет ждать, пока господарь в себя придет и скажет: кого казнить, кого миловать? Брось, Ленута. Пока его на ноги поставят, от тебя только горстка пепла и останется. За костром дело не станет, боярин Димитру на расправу скор.
Я молчала. Через плечо Фейна мне было видно, что к нам приближается вышеозначенный боярин в сопровождении высокой, закутанной в плащ фигуры.
— Ты только представь — бескрайнее море, крики чаек, соленый ветер в лицо…
Горячие руки атамана схватили меня за плечи.
— Решайся, кареглазая!
Я резко оттолкнула искусителя:
— Нет…
Несколько долгих мгновений разбойник испытующе смотрел на меня.
— Ну как знаешь! — бросил он наконец и немедленно растворился в ночной тени.
Я осталась одна. Жалеть себя или предаваться мечтам о том, как здорово было бы принять предложение молодого разбойника, времени не было. Михай со спутником были уже буквально в двух шагах. Я вздернула подбородок. Что сделано, то сделано, время обратно не повернуть. Очень захотелось рычать, как обычно делала Дарина на пороге трансформации.
— Ленута Мареш? — хорошо поставленным баритоном вопросил темноволосый господин с бородкой клинышком.
Я кивнула, решив не умножать сущностей без необходимости и не уточнять, кем являюсь на самом деле. Рассмотрев поближе дорогое серебряное шитье на плаще моего собеседника, я с облегчением убедилась, что вещуном он не был.
— Вы отправитесь с нами в замок.
— В каком качестве?
Я пыталась поймать ускользающий взгляд Михая. Однако боярин Димитру кусал губы и смотрел куда угодно, только не на меня. Ай да братец Волчек! Я тяжело вздохнула. Значительное лицо темноволосого господина выражало бездну отеческого сострадания.
— В качестве свидетеля преступления, деточка. Для дальнейшего разбирательства.
Деточка! Надо же! А неплохо бы узнать, что за птица такая этот неожиданно нарисовавшийся «папаша».
— С кем имею честь?
Господин не ответил. Очень трудно отвечать с отвисшей чуть не до пупа челюстью. Он что думал, я кукла бессловесная?
— Мэтр Луиш Мария де Нагейра — главный арадский маг, — пришел на помощь спутнику Михай.
Понятно! Слыхали мы про этого господина. Видеть до сих пор не приходилось. Он, опять же если верить слухам, все время в своих покоях проводит — за раздумьями да опытами магическими. Значит, вон та загогулина у ворота — знак земли, ибо мэтр Нагейра — адепт именно этой стихии. Я чуть не подпрыгнула, пытаясь поближе рассмотреть рунное шитье. Маг испуганно отшатнулся.
— Ленута! — строго прикрикнул вовкудлак, не разделив моей любознательности.
Повинуясь жесту начальника, за моей спиной выросла пара дюжих молодцев в воинском облачении.
— Михай! — почти закричала я, поняв, что разговаривать со мной вообще никто не собирается, что все выводы уже сделаны, и сделаны не в мою пользу. — Вещуны призвали ракшаса, высшего демона…
— Мы после во всем разберемся, — едва шевелил губами боярин. — Мэтр Нагейра проведет дознание.
Мне показалось, что течение времени вокруг меня замедлилось. Движения окружающих сделались смазанными и неторопливыми. Мускусный запах уже невозможно стало терпеть. Вещуны были рядом, их было много, но я их не видела. Пара гнедых, запряженных в носилки, медленно перебирала копытами, в выпученных глазах лошадей застыло безумие. Я прищурилась. Над телом господаря сгущалась бледная полупрозрачная субстанция, из марева показались длинные хищные руки.
— Ёжкин кот! — заорала я, сдергивая с перевязи ближайшего ратника меч. — Врешь, не возьмешь!
В два прыжка я подскочила к носилкам и изо всех сил рубанула мутное колдовское облако. Раздался чавкающий звук, я выдернула оружие из вязкой жижи и снова ударила сплеча. В лицо летели брызги, пахло уже не мускусом, а свежей кровью. Я рубила и колола с каким-то остервенением, опасаясь только, что у меня отберут меч до того, как я завершу начатое. Запястье хрустнуло, руку пронзила острая боль. Я взвыла. Облако, теперь похожее на комок грязного молочного киселя, плюхнулось на землю, выпустило десяток коротких лапок и с проворством таракана ринулось прочь.