Мы стояли и смотрели, наслаждаясь первозданной красотой храмовых ворот, словно созданных природой, как все в этом чудесном зале. Слава курил сигарету за сигаретой. Вадик с идиотской улыбкой сел на кучу известковых обломков. Я опустился на корточки и рассмотрел выбитые резцом значки на поверхности створок. Рисуночки напоминали пиктограмму, только смысл ее был неясен.
Пиктографическое письмо, вообще-то, для того и предназначено, чтобы один не слишком обремененный умом человек быстро понял, что хочет сообщить другой обладатель примитивного разума. Оно возникло во времена неолита и до сих пор встречается у некоторых племен, затормозившихся в развитии на первобытном уровне. Местные оленеводы широко использовали его еще в двадцатых годах. Не исключено, что это самый древний образец письменности народов Севера. А уж об уникальности и говорить не приходится.
Я поймал себя на мысли, что только сейчас догадался оценить находку. Должно быть, во мне стал преобладать ученый, если я до сего момента не задумался, что сей «образец письменности» может стоить бешеных денег. Впрочем, холодный расчет не заглушил научного интереса. Не астрономические суммы витали у меня в голове, а догадки о том, что может находится за этими дверьми. Вратами. Золотыми храмовыми Вратами…
И тут до омерзения знакомый голос вернул меня с небес на землю:
– Значит, сумели уложиться в срок, Илья Игоревич.
Полковник Проскурин собственной персоной осквернил крошечный островок счастья. Погруженный в раздумья, я и не заметил, как мусор возник здесь. Никто не заметил, даже Слава, который проникся значимостью находки.
– Как видите, – сказал я, – как видите.
– Вижу, – с некоторым изумлением ответил Проскурин. Появился он не один: хозяина сопровождал и верный пес Лепяго, и Доронин, совершенно остолбеневший. – Что это за полукруг?
– Напоминает дверь в потайной ход, – угодливо подсказал Андрей Николаевич.
– Сам вижу, – недовольно откликнулся Проскурин и пристально посмотрел на меня. – Открыть пробовали?
Я покачал головой.
Лепяго ужом проскользнул между нами и приник к Вратам, подсвечивая аккумуляторным фонарем.
– Значит, разделяется на две половинки, – бормотал он, хлопоча над стыком. Директор изучал экспонат своего музея. Меня аж зло взяло – для него Врата не представляли материальной ценности. Похоже, ему даже в голову не приходило, что им может быть уготована иная участь, нежели целомудренно украсить новую экспозицию.
Андрей Николаевич выпрямился и сообщил хозяину авторитетное заключение:
– Ничего подобного я до сих пор не видел. Могу только предположить, что эти пластины имеют культовое значение. Характерно, что народы Севера не знали дверных петель. Это, так сказать, некая заслонка, как в русской печи, только ручка отсутствует. Непонятно также, для чего понадобилось резать ее пополам. Вот здесь, на стыке, первоначально нанесенный рисунок разделен…
– Чтобы в пещеру заволакивать удобнее было, – неожиданно буркнул Слава, которого говорливый Лепяго заметно угнетал.
– Да? И в самом деле, – обрадовался тот. – Это, надо сказать, любопытное предположение.
Проскурин долго и тщательно изучал Врата. Он даже постучал по ним кулаком, вызвав продолжительный гул, ушедший в глубину расположенного по другую сторону ворот пространства. Затем шумно посопел и вперил в меня буравящий взгляд раскосых черных глазок.
– А вы что обо всем этом думаете, Илья Игоревич?
Я не стал скрывать, что я думаю.
– Надеюсь, что как только мы распахнем двери подземного храма, нашим глазам откроется ошеломляющая картина: груды необработанных якутских алмазов, принесенных дикарями в дар своим богам, золотые пластинки и статуэтки загадочных животных, достойные украсить любой крупный музей, и всякие иные изделия, выкованные древними мастерами, являющиеся подлинными шедеврами искусства народов Севера.
У компаньонов аж слюнки потекли. Лепяго немного скуксился, поняв, что над ним смеются, а Проскурин весь подобрался, и в глазах у него загорелся настоящий кладоискательский азарт. Моя пламенная речь его проняла. Более не сдерживая нетерпения, хозяин приказал:
– Открывайте!
Доронин приволок в охапке кайло и пару ломов, и мы принялись бережно сбивать с краев известняк, зацементировавший место соединения металла с каменным монолитом. Андрей Николаевич суетился вокруг, тюкая молоточком.
– Осторожнее, не попортите, – приговаривал он.
Однако мы и без его советов чистили аккуратно, ни разу не попав по Вратам. Не знаю, сколько это продолжалось. За работой теряешь чувство времени, а под землей оно и вовсе летит незаметно. Наконец все было кончено. Мы отступили, утирая пот.
Утомились, между прочим, изрядно. Попробуй-ка, помахать осторожненько ломом в горизонтальной плоскости! Но результат был налицо – полностью избавленные от натеков Врата окружала вырубленная в скале дуга, чтобы их можно было поддеть и отделить от камня.
– Готово, – выдохнул я. Пятеро кладоискателей внимательно слушали меня. – Теперь мы со Славой отожмем левую створку, а вы все ее держите, чтобы не упала. Поняли?
Все, включая Проскурина, дружно закивали.
– Тогда вперед и с песней. Следите: если металл начнет гнуться, кричите «стоп».
Мы с корефаном вставили расплющенные концы ломов в верхний паз и легонько налегли на рычаг. Послышался хруст. Мы усилили давление, раздался негромкий скрежет, пластина отлепилась от скалы и одновременно по всей окружности полезла наружу.
– Давай-давай-давай! – хрипло прошептал я, ювелирно дозируя нажим. Считается, что с золотом следует обращаться бережно. Сказки все это. Когда его много, очень быстро понимаешь, что это самый обычный металл: тяжелый и твердый, допускающий грубую работу ломом и нисколько не мнущийся от этого.
Четыре пары рук уже облепили воротину, готовые в любую секунду принять ее вес и поддержать, коли ей вздумается рухнуть. Я представил, как это могло бы выглядеть со стороны: с грохотом выпадает желтый сегмент и открывает черную пасть прохода. В полном безлюдье оно смотрелось бы чрезвычайно эффектно.
Щель увеличивалась, и неожиданно в нос ударил странный мерзостный запах, от которого перехватило дыхание. Что бы это могло быть? Что нас вообще ждало за этими дверями? Ответ пришел секундой позже в виде ледяной волны страха, нахлынувшей словно мокрая, разом облепившая все тело простыня. Ужас буквально продрал меня до мозга костей, до корней волос, натурально вставших дыбом. По ту сторону ворот нас действительно ждало что-то – что-то очень голодное.
Я отшатнулся, выдернув лом, мои спутники тоже отпрянули, но было поздно. Мохнатая лапа просунулась изнутри и стала отгибать угол золотой пластины, расширяя лаз. Одновременно нечто неимоверно грузное навалилось на Врата. Заслонка, много веков заграждавшая выход из подземелья, прогнулась, сбрасывая откалываемый известняк, и упала наружу. Огромные черные фигуры заколыхались в лучах фонарей. Пещера до самого потолка озарилась неприятным красным светом. Послышалось грозное ворчанье. Мы, остолбенев, созерцали выбирающихся из проема существ, возникших словно кошмарный сон.