— Откуда тут, — отмахнулся бард, но сообразил, что донеслось и в самом деле похожее на залп из трёх стволов.
Михан ничего не расслышал, однако завертел головой, приглядываясь, нет ли снаружи отблесков факелов возмущённой толпы горожан, идущей карать взломщиков гробницы.
— Всё, линяем, парни, — с досадой отказался от раздевания Филипп и, пристально глядя на прошаренного манагера, звучно и с расстановкой произнёс: — Такое бывает в году только раз. Пнглуи мглунафх Даздраперма Бандурина Лихославль угахангл фтагн!
Михан вздрогнул, но никакого кровавого затмения и даже намёка на ярость не ощутил. Жёлудь поёжился, по склепу сквозануло потусторонним холодком, будто в каменной стене открылась щель и из неё дунула густая космическая тьма, которую можно найти между звёздами в безлунную ночь. Молодой лучник развернулся и взлетел по ступенькам прочь от объявившейся жути. Михан двинулся следом, бросив последний взгляд на саркофаг. В неверном свете догорающих свечей ему показалось, что веки манагера дрогнули. Пыхтя, выкарабкался наружу Филипп.
Парни замерли, настороженно прислушиваясь. Издалека бабахало. Доносились многоголосые крики. С той стороны, откуда они пришли, шёл бой.
— Это что же? — прошептал Жёлудь. — А у нас ни лука, ни фига, одни ножи с собой.
— Схорониться надо, — заявил бард.
— Там наших добивают, — решительно обернулся к нему Жёлудь.
— Да погоди ты, — Михан схватил его за локоть и рассудительно осадил: — Чего мы туда попрёмся? Что мы с ножами навоюем? Убьют нас, только и всего.
— Верно говоришь, парень, один в поле не воин, — поддержал бард, косясь по сторонам. — Уйдём отсюда, переждём, там уже без нас обойдутся. Разбойники какие-нибудь понаехали, да не разведали, куда сунулись. Добивают их сейчас.
— Разбойники с огнестрелом? — Жёлудя было не так легко смутить.
— Черти с болот, вехобиты, у них в Васильевском Мху рассадник, — скороговоркой поведал Филипп. — Там у них на островах воля, и оружия всякого никто никогда не изымал.
— Идём, их и без нас перебьют, — дёрнул за руку Михан. Жёлудь переломался и тронулся с места.
— Зайца ноги носят, волка зубы кормят, лису хвост бережёт. — бард потащил их за собой, забалтывая по дороге. — Пересидим и подойдём к шапочному разбору, а пока позырим находки и поделим добытое.
Как-то совсем неуверенно хлопнул последний редкий выстрел, а гвалт усилился, но быстро начал распадаться на отдельные крики и стихать.
— Наши победили, — выдохнул Михан и одёрнул приостановившегося Жёлудя. — Пошли, теперь точно спешить некуда. Посмотрим, да поделим, да придём, будто в кабаке сидели.
— Дельно! — похвалил бард. — Кабак назывался «Лихо». Мы мимо него проходили, он был закрыт, значит, никто из дружинников не скажет, что нас там не видели. Запомнили, «Лихо»?
— Запомнили, — ответил за двоих Михан и обернулся к Жёлудю: — Понял, дурак? «Лихо» называется, мы там сидели, пока выстрелы не услышали?
— Не бзди, вонючка, — огрызнулся лучник, которому сделалось тошно от творимого предательства.
Держась окраины, могильные воры удалились от священной рощи и обрели укрытие в заброшенной избе на отшибе. Кровля давно провалилась, стропила торчали как рёбра неприкаянного грешника, с потолка упирались в пол гнилые брёвна. Троица забралась в свободный угол. Жёлудь нашарил палку покрепче, нарезал стружечных завитков, высек огонь, запалил буратину. При свете факела банда наколола лучины и, обзаведясь годным освещением, села делить добычу.
На клок гнилой рогожи вывалили найденное, парни — рьяно, а бард небрежно подбросил свою лепту.
— Серёжки забыл, — напомнил Михан.
— А ты глазастый, чёрт, — прошипел Филипп. — Только не забыл, а промедлил, не успел со всем барахлом разобраться.
— Ты зубы не заговаривай, у тебя хабара всего ничего.
— Поучи ещё старших.
— Не старших, а подельников, — не растерялся Михан. — Воровали вместе, поровну и будем делить. За крысятничество тебя на серьги не мешало бы оштрафовать.
— Ладно, замяли, — скривился бард, не решаясь пойти супротив крепких лесных парней.
— Бери свои серьги, а я золотое кольцо возьму, тебе, дурень, кольцо с камнем, не журись, что серебряное, зато какое большое.
— Ожерелье на базаре вместе толкнём, — предложил бард, и ему не нашлось возражений.
Раскинули хабар. Михану достался кошелёк с длинной серо-зелёной бумажкой, изукрашенной узорами и надписями на собачьем языке, с крупным портретом пендоса в овальной рамке. Михан радовался, пока не выудил из кармана полтинник и не обновил кошелёк. Когда парень открыл его снова, в кармашке лежали теперь две бумажки, не представляющие никакой ценности, а серебряная монетка пропала. Раздосадованный попадаловом в эффективную систему денежного оборота парень решил сбыть манагерскую хрень на первом же рынке.
— Это что за такое? — Жёлудь осторожно повертел на рогожке две плоские коробушки со стёклышками.
— Это могильники, про которые я говорил, — Филипп взял одну, открыл, Жёлудь отшатнулся.
— В ней же бес огненный сидит!
— Уже нету, испарился, — бард разглядел коробочку под светом лучины, закрыл, сунул в карман.
— Куда метёшь? — встрепенулся Михан.
— Тебе вторую.
— А ему? — указал на товарища Михан. — Ему тогда вот эту книжицу, сумку, часы и обе чёрные колобашки с верёвочками.
— Крепко отжимаешь, паря. У тебя отец по торговой части?
— Первый в Тихвине мясник, — хвастливо заявил Михан, открывая плоскую, похожую на табакерку, коробку. В ней оказалось зеркальце и розовый порошок. — Хочешь, бери себе.
— Пудра бабская, к чему мне она, — скривился бард. — Я тогда духи заберу, у тебя и так уже много всякого. И ещё пилку для ногтей. А ему, вон, губную помаду отдай, — кивнул он на Жёлудя, — лучше греческой будет, бабе задарить.
— Это я себе возьму, — отгрёб Михан ценный для соблазнения красоток предмет.
Молодому лучнику достались очки в тонкой позолоченной оправе, уложенные в замшевый футляр, три белые бумажки в разорванной прозрачной обёртке, металлический пенальчик с надписью «Валидол», ключи в чехле и похожая на шведскую, только попроще, прозрачная шариковая ручка. Жёлудь остался удовлетворён делёжкой, а пенальчику сразу придумал применение. Он был удобен для хранения иголок, которые можно было туда положить сразу по возвращении на постоялый двор.
— Всё по чесноку? — подытожил Филипп.
— Без базара, — подтвердил Михан. — Нормально, дурень? Как я тебе подогнал всякой всячины?
— Не бзди, доволен, — ответствовал Жёлудь.
— У тебя барахла больше, чем у нас всех. Что бы ты без меня делал? — упрекнул сын мясника и полез прочь из руины.