— Вы совсем не так красивы, как я думала, видя вас издали, — сказала она.
— Расстояние часто создает иллюзии. Мне очень жаль, что я вас разочаровала. Что касается меня, то я счастлива, найдя вас столь похожей на то восторженное описание, которое мне дали ваши друзья.
— Какие друзья? Вы имеете в виду вашего воздыхателя?
— Моего воздыхателя? Кого же?
М-ль д'Уредан рассмеялась.
— Действительно, ведь у вас большой выбор! Но мне нравится ваша откровенность, и то, как смело вы отвечаете.
Слегка вздернутый нос, брови, поднятые в виде запятых, делали ее похожей на наивную юную девушку. У нее была удивительно белая, полупрозрачная кожа. Гладкий лоб оттеняли кружева маленькой наколки, кокетливо прикрепленной к ее седым волосам. Лишь морщинистые руки выдавали ее возраст.
Анжелика слышала, что она была когда-то замужем, однако ее по-прежнему называли «мадемуазель». Может быть, из-за ее юного вида. Но довольно часто так принято было обращаться к вдовам и женщинам, не имеющим детей.
Она отбросила свои очки подальше, на столик, стоящий у кровати.
— Чтобы видеть вас, я в них не нуждаюсь. Я надеваю очки, только когда пишу. Мне приходится очень много писать.
— Я знаю.
Кровать была завалена бумагами, рукописями, раскрытыми книгами.
На коленях у нее стоял маленький письменный прибор на коротких ножках с наклонной доской и углублением для чернильницы. В полураскрытой шкатулке виднелись пачки писем, перевязанных разноцветными лентами.
Онорина, пришедшая вместе с матерью, спряталась в складках ее юбки и, робко оттуда выглядывая, не отрываясь, рассматривала м-ль д'Уредан.
Ей казалось, что эта шестидесятилетняя дама похожа на птицу, сидящую в гнезде. В гнезде из бумаги, ловко и добротно устроенном, как и все птичьи гнезда. Она спрашивала себя, почему эта дама предпочла укрыться бумагой, а не теплым каталонским одеялом, которое Онорине нынешней холодной ночью принес Элуа Маколле. Разве все эти бумаги защищают ее от холода?
Непредвиденное обстоятельство привело сегодня Анжелику и Онорину в эту обитую коврами комнату, украшенную красивой мебелью и картинами, где протекала жизнь невидимой квебекской писательницы.
Из глубины комнаты сквозь большое окно был виден сад, и вдали, среди яблоневых деревьев, бегущие со всех сторон и размахивающие руками люди.
Ручная росомаха Кантора, вернувшись, забралась к соседям, и теперь ее пытались поймать.
Английская служанка, неторопливо ощипывающая в кухне каплуна, увидев что-то среди деревьев, открыла дверь, ведущую в сад. Собака, только того и ждущая, выскочила, громко лая.
Видя из своего окна весь этот переполох, Анжелика решила воспользоваться случаем, чтобы, придя с объяснениями и извинениями, познакомиться наконец с соседкой.
Англичанка, совершенно потерявшая голову в этой суматохе, позволила ей войти.
— Как вы себя чувствуете? — спросила Анжелика. — Господин де Виль д'Аврэй сказал мне, что вы страдаете от ревматизма!
М-ль д'Уредан держалась не слишком приветливо, но вполне возможно, что это была защитная реакция пожилой женщины, ревновавшей своих друзей и вынужденной из-за болезни проводить жизнь вдали от светского общества.
— Господин де Виль д'Аврэй ничего не знает ни обо мне, ни о моих болезнях. Он слишком занят своими делами. Со времени вашего приезда он не часто бывал у меня. Вы стали причиной множества событий, мадам…
Анжелика рассказала о том, что привело ее в дом соседки
— Рысь! — воскликнула м-ль д'Уредан. — Кар-ка-фу!.. И так уже моя собака стала нервной из-за вашего кота. Да ведь дог господина де Шамбли-Монтобана проглотит ее. — Именно этого я и боюсь. Вот почему я позволила себе…
Как и большинство людей, которым приходится много времени молчать, обретя собеседника, м-ль д'Уредан продолжала произносить вслух свои внутренние монологи.
За несколько минут она успела узнать мнение Анжелики и высказать свое по поводу множества людей, посетовала на характер Сабины де Кастель-Моржа, чьи роскошные формы так не соответствовали ее враждебному отношению ко всему, что касалось любви; м-ль д'Уредан сожалела также, что дам, объединившихся в братстве «Святого Семейства», возглавляла мадам де Меркувиль, а не мадам де Бомон, бывшая более набожной.
— Вы были у урсулинок? Виделись с матушкой Магдалиной?
— Пока еще нет!
— Девятидневный пост закончился. Скоро вас позовут.
— Я надеюсь.
Из глубины сада выскочил темный шар и, как снаряд, полетел к дому. Анжелика кинулась ему навстречу, чтобы загородить вход, испугавшись, что рысь ворвется в этот дом, заполненный изящной мебелью и хрупкими безделушками.
Зверь остановился в нескольких шагах от нее.
Это в самом деле был Вольверин.
Он узнал Анжелику, его круглые черные глаза внимательно ее разглядывали «Как он умен, — подумала Анжелика, — почти как человеческое существо».
Можно было понять, почему рысь внушает такой суеверный ужас индейцам. Этот опасный враг обходит их ловушки, расхищает их запасы и мстит им с поразительной хитростью. Это странное животное, похожее одновременно на медведя и на огромного барсука, с очень темным животом, головой, лапами и мордой. У него маленькая, по сравнению с туловищем, голова, маленькие глаза и уши, толстый и пушистый хвост. Его мех темно-коричневого цвета и зимой, и летом, и лишь на спине и у основания хвоста шерсть светлее. Такого же светло-каштанового оттенка его лоб и щеки, контрастирующие с темной маской вокруг глаз, что придает ему вид столь свирепый и дикий, что наводит ужас. Под коротким носом с широкими ноздрями маленький рот показывает в приоткрытом оскале четыре острых и белых клыка.
Не этот ли демонический оскал видела та проклятая женщина перед смертью?
Не он ли разодрал ее красивое лицо своими острыми зубами и когтями?
…"И я увидел, как мохнатое чудовище выскочило из кустов, набросилось на женщину-демона и сожрало ее…»
— Вольверин… Что ты делал? — прошептала Анжелика.
Одним прыжком ловкий зверь вскочил на стену и с гибкостью ужа соскользнул вниз по другую сторону ограды. С перекрестка раздались крики индейцев.
В саду было пусто.
Анжелика закрыла дверь, через которую проникала стужа. В это самое время прибежала собака, успевшая нарезвиться в самых дальних уголках участка. Пришлось вновь открыть дверь, чтобы впустить ее.
— Эта собака принадлежит к той породе, которая еще во времена древних римлян была приручена людьми. Мне ее привезла одна моя подруга. Мы ее повязали с догом господина де Шамбли-Монтобана. У нее были превосходные щенки.
Она вздохнула, перебирая связки писем.