– И что? Ничего не получается? – спросил Стат Косакри.
– К сожалению, шторм-капитан, – развел руки линейный механик крейсера Цэмерик Мокр.
– Забери Мятая луна, – ругнулся Косакри. – Новейшая разработка! Ведь уверяли что «конструкция обладает тем удобством, что при близких взрывах, винты никоим образом не могут быть повреждены». И даже если так, то «можно будет легко добраться до любой части движителя».
– Теоретически все так, командир, – кивнул инженер-механик, – однако жизнь отличается от теории. Вообще-то конечно, по идее, требовалось бы просто закрыть входные крышки-клапаны и все. Но удар, по всей видимости, оказался такой силы, что клапаны то ли просто перекосило, то ли заклинило. В общем, закрыть мы их не способны. Причем, на обоих поврежденных водометах.
– То есть, воду отсосать нельзя, и значит нельзя добраться до нутра прямо отсюда?
– Так точно, шторм-капитан.
– Есть другие предложения?
– Попробовать извне, разумеется.
– Мне не хочется всплывать, Цэмерик, и ты понимаешь, по каким причинам. Если нас ждала целая «топящая пятерня», то я не исключаю, что где-то, не далее чем в тысяче километров, может плавать загоризонтный локатор. Если они нас засекут, то при сегодняшней потере мощи движителей втрое… Правильно?
– Да, шторм-капитан. Из строя-то выведено два двигателя, но из-за асимметрии, что толку от трех работающих в норме левых?
– Так вот, при таком снижении мощности, мы не сможем разогнаться для ухода, и даже не будем иметь дополнительной тяги для срочного нырка. Кроме того, у нас ободрало корпус, так что еще и поглощающий слой нарушен. В общем, не охота мне подниматься в приповерхностные воды. Ведь они нас потеряли, и теперь ищут.
– Но водолазы не смогут работать на пятистах метрах, – возмутился Цэмерик Мокр.
– Да, понимаю я, понимаю. Будем всплывать. Точнее, подвсплывать, – поправился Стат Косакри. – Я так разумею, в условиях отсутствия дока, даже если мы высунемся наружу, водометы, все едино, останутся под водой. Следовательно, все равно – водолазы.
– Но в глубине есть разница! – повысил голос инженер-механик.
– Уймись, Цэмерик. Выйдем рубкой до пятидесяти. На глубине водометов, это составит шестьдесят с мелочью. Работать будет можно.
– Может-то можно, – проворчал линейный инженер-механик, – но все-таки, на поверхности было бы гораздо удобней. Никаких тебе компрессий-декомпрессий.
– А если обнаружатся браши, и нам придется срочно погружаться, а контральто-майор? Возможно даже, вместе с вашими механиками внутри водометных труб? Что тогда?
– Накликаете еще ужасов, командир Стат. Звезда-Мать с вами, до пятидесяти, так до пятидесяти. Можно работать и там.
– Повторяю, работать придется на шестидесяти и ниже!
– Ладно, пусть на шестидесяти, шторм-капитан. В принципе, может всего и делов будет, что выпрямить крышки. А там, если их закрыть, то спокойно доберемся изнутри, – инженер Мокр тяжело вздохнул, из чего следовало, что он мало верить в столь радужные перспективы.
– Все-таки, хреновые у нас разработчики, – посочувствовал ему командир «Кенгуру». – Если удар погнул входные клапаны, то так же точно их бы мог погнуть и взрыв какой-нибудь мины, правильно?
– С новомодной техникой всегда так, шторм-капитан. Чего-нибудь, а забудут. Но зато конечно глубина погружения у нас, что надо.
– Ладно, продолжим, – кивнул Стат Косакри. – Уточним детали. Если наши радужные мечты не оправдаются, то есть водолазам не удастся выпрямить крышки, тогда значит, они займутся чисткой, так?
– Конечно.
– Хорошо. А если удастся очистить забитые водометы, что тогда?
– Ну, я думаю, там внутри не все так здорово. Не знаю, во что мы воткнулись, но в этой штуке были очень твердые составляющие. Я, к сожалению, уверен, что эти твердые ошметки не просто забили входные каналы, но и повредили винты. Так что придется их менять. У нас, слава богу Эрр, имеются запасные комплекты. Целых четыре штуки.
– Это действительно счастье, – согласился Косакри. – Даже еще два останутся в запас.
– Сплюньте, командир Стат. Пусть уж лучше, они так в запаснике и хранятся.
– Не имею ничего против, – пожал плечами капитан имперского крейсера.
Но, к сожалению, распоряжаюсь строительством этого мира не я, добавил он про себя.
Предположим, все в мире имеет свое предназначение, все для чего-то и обусловлено чем-то. И тогда пойдем по сути. Если мир искусственен, и даже мало этого, искусственен чисто иллюзорно, и к тому же порожден именно собственным подсознанием, почему бы ему не объединить в себе только приятное и обворожительно красивое? Однако из того, что такое не наблюдается, делаем вывод о невозможности данного сценария. И даже выдвигаем причину-объяснение. Допустимо, что бултыхание от плохого к хорошему и обратно, и так – всю дорогу по синусоиде, изначально обусловлено подлостью подсознания. Обсасываем предположение. Как-то оно выглядит чересчур натянуто, излишне антропоморфно, что ли. Может лучше пойти по пути технологических толкований? Вдруг это самое ныряние из огня да в полымя обусловлено некой несогласованностью подключения элементов сознания к подсознанию. Пусть эти скачки и даже зависание в «плохом» изначально данное свойство. В другом случае, например, функция подсознания, как фабрики-созидателя мира, притупляются. Ибо погружается оно в эдакий туман вседозволенности, скользит по пути наименьшего сопротивления, а в результате чахнет. В наблюдаемом же виде, и оно, и присовокупленное к нему через петлю обратной связи сознание, загружены работой по уши. Ведь одно создает трудности, в муках рожая все новые каверзны, а другое их мужественно преодолевает. Довольно гладко ложащееся на картину мира объяснение.
Однако если обе эти участвующие в процессе сущности все время предназначены загружать себя работой под завязку, не приходим ли мы тогда к понятию бесконечно разгоняемой карусели? Ибо один из компонентов пуляет навстречу другому все более и более сложные ребусы, другой же, являясь одновременно наблюдателем и преодолевателем препятствий, оттачивает способности, и все с большей и большей эффективностью эти ребусы щелкает. Иллюстрируя процесс: вначале ребенок учится ползать, затем ходить, одновременно обозревая перед собой все более и более расширяющийся мир. В действительности этот, по сути, неясно откуда явившийся ребенок – ибо о своем рождении он знает не из собственного опыта, а только со слов других – последовательно решает усложняющийся кроссворд на ходу создаваемого подсознанием мира. Хотя, конечно, ему кажется, что мир таковым был всегда, просто раньше он знал его в гораздо меньшем объеме. И значит, предназначение подсознания держать сознание в максимуме напряжения. Допустимо или нет?
Но чем объяснить, что это фантомное существование в мире нынешнего вида не идет по этим ступеням усложнения дальше и дальше? В том плане, что добравшись до некоего порога, мир как бы застывает. Действительно, для сознания-наблюдателя он конечно продолжает подкидывать ребусы, но функциональные изменения все-таки прекращают происходить. То есть, теперь вокруг принципиально другой мир, чем когда-тошний из окружения ребенка. Тогда и там, каждый день, а может и час, поражали важными открытиями. Теперь совершенно не так. Не позволяет ли эта остановка в восхождении на все более крутые иерархические ступени сложности предположить, что наличествует обусловленный какими-то внутренними причинами порог хитроумия? То есть, какой-то из взаимодействующих компонентов системы подсознание-сознание не способен двигаться вперед до бесконечности?