– С ним все в норме, он шикарно шумит.
– Прошли глубину «триста», – доложил мичман, следящий за рулями.
– На кой хрен я поперся в училище? – спросил себя помощник, отслеживая на индикаторе лавину цифр. – Пошел бы лучше в танкисты.
– В современном бою, – заметил капитан, – танк живет в среднем от полутора до двух с половиной минут.
– А мы дольше? – съязвил помощник.
Капитану захотелось стукнуть его чем-нибудь потяжелее, но под рукой ничего не было.
– Как в том мире могла возникнуть столь непохожая на теперешнюю нашу военно-политическая ситуация, Адам Евсеевич? – поинтересовался генерал-майор Уруков. Оба собеседника восседали на табуретах какого-то шикарного буфета, врытого в недра Москвы вместе с несколькими этажами Министерства обороны. Здесь их не мог подслушать никакой посторонний вражеский агент, разве что родное, российское контрразведывательное агентство, однако оба всю сознательную жизнь имели дело с тайнами государственного уровня, а потому давным-давно попривыкли к неназойливой опеке.
– Милый Вадим Гиреевич, – расплылся в предчувствии возможности подискутировать академик Сулаев, – а что вас, собственно, удивляет?
– Ясно что – военный аспект. В нашем мире Россия как-то не слишком претендует на острова Фиджи или вообще на что-то в той далекой акватории.
– Ну, во-вторых, там мы имеем дело не с отдельно взятой Россией, а все-таки с Советским Союзом. А во-первых, прошу об этом не забывать в процессе спора, все наши умозаключения касательно того мира абсолютно прикидочны – так, попытка объяснения отдельных попавших в наше поле зрения фактов.
– Это-то я понимаю, Адам Евсеевич, но ведь человек существо по природе своей любопытное, да и вообще, лучше уж какое-то плохенькое объяснение, чем никакое вовсе, – расплылся в улыбке генерал-майор.
– Учитывая просьбы трудящихся, попытаемся, – блеснул веселым отсветом очков академик.
– Усиленно внимаю, – скрестил руки под орденскими планками Уруков.
– Не совсем понимаю, что вас так возмущает в самой ситуации там, генерал? Как патриот вы обязаны радоваться безмерно или, по крайней мере, гордиться своей страной, то есть ее аналогом.
– Вот это точно, Адам Евсеевич, мне даже обидно, что у нас дело пошло по-другому.
– Скорее всего на ситуацию там повлияли какие-то сугубо специфические исторические условия, неизвестные нам факторы. Установить их нам покуда не дано. Но в целом ничего особо невероятного в происшедшем там нет.
– Позвольте, мой уважаемый ученый, а как же кризис и крах коммунистического блока?
– Кризис, возможно, был, и даже не возможно, а наверняка, но, в силу неясных нам факторов, там он был успешно преодолен.
– А как же несостоятельность социализма вообще?
– Какая несостоятельность, Вадим Гиреевич?
– Ясно какая. Вы что, не помните? Строй, возникший в СССР, есть перенесенный из прошлого в двадцатый век рабовладельческий?
– Бросьте, неужели вы серьезно верите этим идеологическим клише? Общество управлялось сверху, ну и что здесь такого? Управлялось жестоко, согласен, однако если учесть специфические условия изначально враждебного окружения, отсталость и так далее… Впрочем, об этом не стоит долго. Возникший в восьмидесятых годах прошлого века кризис был специфическим кризисом коммунизма. Отметая мелочи, это – кризис системы управления. Ее следовало усовершенствовать, а не пытаться ввести вместо нее некую саморегуляцию. Что из этого получилось, знают все. Полный развал. Саморегуляция, то есть, по существу, не ограниченное ничем господство свободного рынка, была возможна где-нибудь в веке девятнадцатом, но никак не сто лет позже. Общество слишком усложнилось, хочешь не хочешь, а оно вынуждено иметь институты, управляющие им. Страны так называемого свободного мира давно уже потихоньку внедряют внутри себя относительно жесткий тоталитарный контроль, просто они об этом не шумят. Строй Советского Союза был по сравнению с окружающим миром огромным шагом вперед, именно поэтому он сумел долгие годы держать темпы экономического роста, невиданные нигде и никогда.
– Господи, Адам Евсеевич, еще чуть-чуть – и я пожалею о развале партии, в которой когда-то состоял.
– КПСС не была партией, мы с вами об этом знаем, это была надгосударственная структура, необходимая для тотального управления. Партией она называлась только для маскировки. Вернемся к нашим баранам. Мы знаем, что в именуемые застоем годы СССР – даже у нас, в этом мире – сумел сравниться с самой сильной державой планеты по многим показателям. Да, он, безусловно, отставал. Он был изначально слабее и поэтому в конце концов лопнул от невыносимой нагрузки. Запад его победил и положил на лопатки, а дабы он более никогда не поднялся, внушил побежденному, что он был неизлечимо и смертельно болен. А в параллельном нам мире – повторяюсь – в силу неизвестных причин дело пошло иначе. Советский Союз сумел преодолеть внутренний кризис управленческой системы, перестроить ее с учетом научно-технической революции. Возможно, имел место некоторый спад, а возможно, и не имел, просто случилась некоторая задержка темпов развития, а затем, перестроившись, он быстро взял реванш над Западом, находящимся в принципиально невыгодных с точки зрения перспективы условиях. Скорее – вынужден снова подчеркнуть – в силу каких-то не случившихся у нас исторических реалий СССР там обладал некоей форой. Она решила дело. Когда Запад из наступательной позиции был вынужден уйти в оборону, Союз перешел в наступление. По тому, как – мягко говоря – нагло ведут себя его корабли в нашем мире, думаю, в настоящее время всеми козырями в тамошней геополитике обладает именно Союз. Скорее всего Запад загнан в угол.
– Однако мне кажется, – дополнил Уруков, – что он все же огрызается. Ведь в случае «лапок кверху» военные действия бы вообще не требовались.
– Все может быть, Вадим Гиреевич, я же сказал, в отношении причин и следствий произошедшего там у нас огромный запас допусков.
– И что же теперь?
– Действуем по плану. Вам, как военному, понятно, что в случае неясности обстановки первая скрипка принадлежит разведке. В нашем случае разведкой является наука. Мы работаем. Возможно, наши усилия не пропадут зазря и это сдвинет ножницы допусков еще чуть-чуть.
– Вы оптимист, Адам Евсеевич?
– Не это и не противоположное. Я – реалист. Перед нами целая куча невероятных трудностей. Исход покуда неясен.
– Капитан Мортимер! Цель «один» ушла под слой термоклина. Потеря контакта! Цель «два» на всплытии. Одна из наших «рыб» идет за ней.
– Что «Денвер»?
– Тормозит. Похоже, уловил происходящее.
– Остальные наши торпеды слышны?
– Две еще различимы.
– Ну, – Мортимер бессознательно шарил около рта, разыскивая несуществующую курительную трубку.