– Что он сказал? – повторил Волков вопрос в целях подтверждения. – Он сказал: «Приехали!» Как поняли, ЦУП? Он сказал: «Приехали!»
– Поняли, Зонд, – отозвались с Земли с некоторым запаздыванием из-за многочисленности передаточных цепочек, а главное, из-за разделяющей собеседников световой секунды. – Он сказал: «Приехали!» В своем репертуаре, – и тут земной собеседник Владислава Николаевича не сдержал счастья и засмеялся в голос.
Наверное, вместе с ним это проделал и весь Центр управления полетами, а на малую микросекунду раньше – радисты-межпланетники корабля науки и дальней космической связи «Дмитрий Менделеев». И даже Волков, парящий в ста километрах над Луной, расплылся в улыбке. Ему действительно было радостно. «Мы сделали это, – думал он, добродушно глядя на бесстрастные приборные панели. – Мы смогли».
А его корабль уже проваливался в ночь.
Теперь американским астронавтам стало не до планирования посадки на естественный спутник. Проблем у них оказалось выше крыши, и абсолютно все были связаны с выживанием. Во-первых, нужно было заглушить главный двигатель. В связи с утечкой жидкого кислорода он мог взорваться в любой момент. Кроме того, даже после его глушения, которое пилот Джек Свайгерт осуществил с величайшим хладнокровием, опасность взрыва все равно сохранялась. Астронавты с тревогой поглядывали в иллюминатор. Весь корабль окутывало облако пара – продолжалось испарение кислорода. Командный отсек был непосредственно состыкован со служебным модулем. Единственное, что их разделяло, – это теплозащитный экран. Но ведь он предназначен для защиты от трения об атмосферу при посадке, а не для подавления взрывов. Поскольку советская орбитальная станция перестала ставить радиопомехи и уже удалилась в неведомые пространства, связь с Хьюстоном стала донельзя устойчивой.
Американские эксперты, уставившиеся недоспавшими глазами в мониторы, срочно изобретали хоть какие-то методы спасения. Естественно, единственное, чем они могли помочь своим космическим героям, были грамотные советы и ничего более. Скаредность оплота мирового империализма играла с астронавтами плохую шутку: разработанный когда-то вариант спасения с помощью постоянно дежурящего на стартовом столе корабля «Джемини» не профинансировали, ведь это не являлось необходимым для жизни в виллах на Гавайях или гангстерских казино Лас-Вегаса. Так что в настоящий момент «Аполлон-13» продолжал беспомощно уноситься в сторону Луны.
Первое, что посоветовали астронавтам, – это срочно покинуть взрывоопасный командный модуль и перейти в кабину, предназначенную для посадки на Луну. Однако эту простую операцию, оказывается, было невозможно сделать с ходу. Лунный модуль требовалось реанимировать из летаргии. А для этого нужно клацать или проворачивать сотни переключателей системы жизнеобеспечения. Поскольку всем троим американцам очень хотелось жить, то, несмотря на торопливость, они проявляли достаточную осторожность.
В процессе переключений и сверок показаний приборов с инструкцией они хладнокровно наблюдали, как корабль продолжает окутываться белой пеленой испаряющегося кислорода.
Итак, первый человек космоса, первый гражданин Вселенной, живое, то есть в настоящее время вроде бы официально мертвое воплощение достижений шестой части мира, ныне является первым советским человеком на Луне! Ура! Примерно так рассуждали большинство служащих и военнослужащих Байконура, имеющих доступ к секретной информации. Приблизительно так думали приободрившиеся, посвежевшие жители кремлевских кабинетов. Абсолютно аналогичными мыслями оперировал скользящий по орбите космонавт Владислав Волков. Как ни странно, о том же самом рассуждал сам виновник торжества – Юрий Алексеевич Гагарин, когда на время уставал удивляться навалившейся на психику новизне.
Вообще-то, казалось бы, неистощимая новизна окружающего мира в действительности имела довольно близкий предел насыщения. Ведь, несмотря на, казалось бы, абсолютную чуждость, мир, раскинувшийся вокруг посадочного модуля, являл собой статичную картину. Здесь не случалось не то что дуновения ветерка, но даже перемещения теней. Раскинутый вокруг ландшафт являл образец абсолютной унылости. Запорошенная метелью снежная равнина Земли могла бы успешно соревноваться с ним по убойной непрерывности сюжета, а в многосерийном боевике побила бы лунную статику запросто. Ведь одно тридцатикратное превосходство в скорости смены дня и ночи дало бы режиссеру-землянину чудовищную фору. Каким образом за ним смог бы угнаться селенит, если для показа хоть какого-то действия ему требовалось бы многократно ускорять передачу с любой обзорной камеры, ибо, пока солнечная тень скользнула бы по какому-нибудь булыжнику хоть на сантиметр, зритель, уставившийся в экран, успел бы десять и более раз окочуриться от скуки.
Может, здесь имелось что-то, наблюдаемое на горизонте? Все-таки как-никак чужой метеоритный кратер невиданных на Земле размеров? Вот уж дудки! Во-первых, до ближайшего края лунного цирка нужно двигать и двигать. А во-вторых, горизонт на Луне придвинут так, что доставляет только одну радость – вводит в заблуждение относительно простоты достижения края. Поначалу это несколько сбивает жителя большой планеты с толку, производит в голове некоторый, ужасно волнующий дискомфорт. Чувство быстро проходит, но иногда внезапно набрасывается вновь. По крайней мере у не собирающегося засиживаться на Луне Гагарина оно обязалось до самого возвращения порождать периодические впрыскивания адреналина. Тем не менее, поскольку фактор близости горизонта – статика, всякая нормальная психика приспосабливалась к нему без труда.
Но, в общем, сама по себе Луна как таковая не давала нормальным, алчущим нового мозгам ничегошеньки интересного. Рельеф если и менялся, то плавно до омерзительности. Не попадалось никаких чудовищных, уходящих в преисподнюю трещин, о которых так захватывающе писал когда-то Александр Беляев. Там и тут валялось несколько крупных, абсолютно неподвижных последние несколько миллионов лет булыжников. Рваные края их за это время несколько отточились, но, понятно, не водой и ветром, а перепадами температур. Некоторые из этих булыжников проторили по окружающей пустыне небольшие полосы-траншеи: со скоростью, в сравнении с которой улитка представится фотонным звездолетом, они путешествовали по своему скупому на зрелища миру и собирались делать это до коллапса Вселенной, а может, до ее полного размазывания в излучение, что им было абсолютно едино – их совсем не волновало будущее.
Может, в этом вечно спящем мире имелось хоть что-нибудь, непосредственно не относящееся к Луне? С этим было повеселее. Однако привычно-приятное для землянина структурное вкрапление ландшафта – Солнце – здесь представляло собой небольшое, но ослепительное образование, на которое существам, выращенным под атмосферой, смотреть строго-настрого запрещено: их сетчатка достаточно быстро приходила в негодность, да и был ли смысл? Ближайшая звезда значилась небольшим, статичным предметом, ни в цвете, ни в форме, ни в размерах, ни даже в координатах которого ничего не менялось, по крайней мере на взгляд живого человека, а не прибора или растения.