Лопали и не заметили, что там, откуда они ушли, оставив свой пост, всего лишь в сотне метров от туши погибшего на мине медведя, за их спинами к бригаде прошла пятерка фрицев. А потом еще одна. А потом еще. До трех взводов, включая две батареи минометов.

Гриша, Вагиз и Петя опомнились уже тогда, когда в тылу началась канонада.

Война вернулась, сорвав пелену сытости и дурмана.

Не сговариваясь, все трое вскочили на лыжи и побежали обратно по своим следам. Стараясь не сходить с лыжни. Мишка, конечно, протоптал по минному полю тропку, вот по ней они и ходили в «лесную столовую», как обозвал медведя Вагиз, а сейчас по ней же спешили обратно.

– Мать твою! – шепотом ругнулся Григорий.

Трупы немцев они оттащили в сторону и закидали их снегом, предварительно обыскав и не найдя ничего съедобного. Там они и валялись, падлы, незаметные для стороннего глаза. А вот на снегу лыжных следов прибавилось. И вели они в ту сторону, откуда шла пальба.

– За мной! – махнул рукой командир отделения. – Вагиз слева, Петя справа!

Сам же пошел по следам.

Им повезло.

Немцы не додумались выставить боевое охранение с тыла. Они выставили егерей вперед, верно зная, что бригада лежит на дневке. Недаром самолеты кружат и кружат над лесом. А вот наших «ястребков», как обычно, не видать!

Один расчет вынесли почти сразу. Немцы даже не поняли сначала, что произошло. Упал один подносчик, другой, потом заряжающий…

А потом немцы забегали, заорали что-то на своем. Из леса тут же подтянулась пехота, залегшая где-то впереди.

Да не простая пехота. Егеря. Очень уж грамотно они начали отжимать от позиций минометчиков отделение рядового Невстроева. Пришлось отползать под огнем. И огнем метким. Почти сразу же замолчал автомат Пети Черепова. От отделения, похоже, осталось лишь двое.

– Вагиз! Вагиз! Слышишь меня? – орал, ткнувшись в снег, Гриша.

– Слышу, командир! – донесся крик азербайджанца. Первый раз, между прочим, командиром назвал…

– Уходи влево! Я вправо дерну! Растащим фрицев!

– Не могу, командир! Я в задницу ранетый! – проорал ему Вагиз.

– Чтоб тебя… – ругнулся Невстроев и пополз в сторону Багирова.

Но тут же замер, застонав. Пуля больно ударила его в левое плечо, отрикошетив от каски. Потом еще одна. Уже сама по себе. Рука тут же онемела.

– Хана мне, командиииир! – раздался вдруг стонущий крик Вагиза. – Подходят, кажетсяаааа…. Аааааааа! Ааааа…

Взрыв разметал остатки крика по лесу.

Еще несколько пуль воткнулись в спину Гриши, выбив из маскхалата красные брызги.

«Ну, все. Убили…» – подумал он, сдергивая кольцо с единственной в его отделении гранаты типа «Ф-1». «Хорошо, хоть пожрать успел…» И потерял сознание. В себя он уже не пришел, но рука его разжалась именно тогда, когда к его телу осторожно подходили трое немцев из ягд-команды эсэсовской дивизии «Мертвая голова».

А Петю Черепова подобрали уже после стычки, когда бригада ворвалась на позиции, оставленные фрицевскими минометчиками. Ему повезло. Единственная пуля вошла ему в висок и вышла из другого, не задев каким-то чудом кости черепа. Его эвакуировали в лагерь раненых на Гладкое болото, где он шутил, приходя время от времени в сознание:

– А нет у меня мозгов! Вот немец и не убьет меня! И фамилия моя сокровенная – Черепов! – А сам все вспоминал Гришку и Вагиза…

Мишку, кстати, съели в тот же вечер. Вместе с костями и печенью.

24

– А вы, Николай Ефимович, поддерживали связь с тем батальоном, который ушел на старую базу?

– С батальоном капитана Жука? Пока была возможность – поддерживали, – ответил Тарасов.

– Каково положение было у них?

– Насколько я знаю, их постепенно эвакуировали оттуда. До наступления оттепели самолеты регулярно садились на болото.

– А когда снег стал таять? – продолжал спрашивать немец.

– А этого я уже не знаю. По объективным причинам, – Тарасов машинально коснулся белой повязки на голове.

– Тогда предположите, герр подполковник! Вы же должны хорошо знать Жука. Что он будет делать, когда самолеты будут не в состоянии приземляться?

Тарасов посмотрел в окно. Снег на улице уже давно превратился в жидкую кашу. Уже при первой попытке прорыва часть десантников побросала лыжи. Действительно, не сегодня завтра Жук останется без связи с Большой землей. И что тогда?

– У Жука есть два варианта. Либо ждать, когда земля высохнет, либо идти на прорыв, – ответил комбриг обер-лейтенанту.

– И то, и другое – самоубийство, – усмехнулся фон Вальдерзее. – В первом случае – медленное, во втором – быстрое. Но есть и третий вариант. Вы можете обратиться к своим солдатам и уговорить их сдаться. Так будет проще всем. Мы относимся к пленным гуманно, вы – живой пример. Гарантируем им медицинскую помощь, еду, безопасность.

Тарасов посмотрел в голубые глаза немецкого аристократа. И вспомнил вдруг ту деревню. И покачал головой:

– Нет.

– Вы отказываетесь помочь своим солдатам? Мне кажется, это ваш прямой долг командира – беречь их!

– Мой долг как командира – выполнение поставленной боевой задачи. Я ее выполнить не смог, а потому я им больше не командир, – жестко ответил Тарасов. – Тем более, это же десантники.

– Фанатики?

– Комсомольцы. Они, скорее, застрелят меня, если я приду к ним с таким предложениям.

– Вы не поняли. Никто вас не собирается отправлять на это болото, – усмехнулся фон Вальдерзее. – Мы сделаем листовку, и с нее вы обратитесь к своим бойцам.

– Нет. Ничего писать я не буду, – снова покачал головой Тарасов.

– Напишем мы. Вы подпишите.

– И подписывать тоже не буду.

– Вы упрямец…

С этим Тарасов согласился.

– Значит, вы отказываетесь сотрудничать с нами? – прищурился обер-лейтенант.

– А вот этого я не говорил… – подполковник улыбнулся. Правда, улыбка получилась кривой. Наверное, из-за ранения. Наверное…

* * *

По какому-то странному совпадению – именно в тот момент, когда подполковник Тарасов и обер-лейтенант фон Вальдерзее обсуждали судьбу первого батальона, капитан Жук обходил своих бойцов.

Раненые отлеживались в своих шалашиках, ожидая ночных «уточек». Они не знали, что самолетов больше не будет. Вообще. Невозможно сесть на перемешанную жижу из стремительно тающего снега и болотной грязи. Разве что на поплавках. Не на лыжах. Только вот не было у авиации Северо-Западного фронта поплавков для «У-два». Последний самолет пару ночей назад так и не смог взлететь, завязнув по брюхо в болоте. Летчик ходил вокруг машины мрачный – все заглядывал под крылья, проверял зачем-то расчалки.