Он промахнулся. Спокойно. Выстрелил снова. На сей раз объект отступил назад и схватился за плечо. Отрывистый вскрик боли. Еще один выстрел. Объект рухнул на землю, и тут из двери с криком выбежала женщина.
Пора сматываться.
Фрикки сидел в последнем ряду, не слушая, как бубнит священник. Магда потащила его с собой в большой, сложенный из бетонных плит католический собор, стоящий на том же холме, что Халлгримскиркья, только по другую его сторону. Она сидела рядом с ним, стараясь проникнуться смыслом проповеди. Фрикки оставил все попытки уяснить его уже после первой фразы.
Магда хотела, чтобы он помолился о прощении. Молиться он не умел. Закрыл глаза и тихо произнес: «Прости меня, Господи». Достаточно этого? Он не знал. Повторил: «Прости меня, Господи». С какой стати Богу прощать его, безработного неудачника, кравшего, не ходившего в церковь и убившего человека?
В жизни Фрикки не было ничего хорошего, кроме Магды. Если у Бога есть какой-то здравый смысл, он и не подумает спасать Фрикки; он спасет Магду от Фрикки.
Фрикки снова закрыл глаза.
— Пожалуйста, Господи, не отнимай у меня Магду.
Фрикки думал, что будет скучать в чрезмерно умиротворенной атмосфере церкви, блуждая взглядом по ее гладким голубым колоннам, но все оказалось не так. Он не принадлежал к пастве искренне верующих, большую часть коих составляли иностранцы. Никто не обращал на него внимания, хотя Фрикки был уверен — все знают, что он протестант, осквернивший своим присутствием католическую церковь.
Теперь он понял, почему Магде нравится ходить по воскресеньям в такие места, как это. Дело в том, что религия исполнена для нее глубокого смысла, а для него нет.
Он, в сущности, не верил в Бога. И был совершенно уверен, что если какой-то Бог и есть, он не верит во Фрикки.
Убил ли он того банкира? Уже невозможно узнать, был ли уже мертв тот человек, когда он ударил его ногой. Иногда, пребывая в хорошем настроении, Фрикки чувствовал, что именно так все и было. В такие же моменты, как теперь, уверенность в этом покидала его.
Хуже всего было то, что какие-то несколько секунд в тот роковой январский вечер Фрикки действительно испытывал желание убить его.
Память об этих мгновениях не будет давать ему покоя до конца жизни. Он навсегда останется убийцей, даже став стариком. И теперь об этом знала Магда.
Но Магда сказала, что она простит его и что Бог простит его.
Все прихожане вставали, подходили к священнику, становились на колени и принимали причастие. Хор пел. Магда опустилась на одно колено, перекрестилась и направилась за остальными. Фрикки никак не мог последовать ее примеру.
Внезапно его осенило. Магда, чтобы искренне простить Фрикки, должна поверить, что его простил Бог.
Фрикки опустился на колени и стал молиться.
В Рейкьявике Магнус высадил Ингилейф у ее дома и поехал к себе в Ньялсгату. Ему хотелось поскорее налить себе пива и плюхнуться в кресло.
Встреча с дедом после стольких лет потрясла его. Он знал, что поступил дурно, сорвав зло на Ингилейф, но она должна понимать, что нужно было оставить его в покое.
Магнус отхлебнул пива и принялся анализировать то, что ему удалось узнать за последние дни. Надо было разобраться в отцовском романе с Уннюр, в этой серии смертей, растянувшейся на пятьдесят лет, в гибели отца.
У него было сильное искушение махнуть на все рукой, сосредоточиться на сегодняшнем дне, на Оскаре и Габриэле Орне.
Но Ингилейф права: теперь, когда начали открываться новые обстоятельства, он никак не мог пойти на попятный.
Прежде всего требовалось выяснить, был ли дед в Америке в тот день, когда убили отца, и просмотреть дело об убийстве Бенедикта Йоханнессона в 1985 году.
Заверещал телефон. Магнус взглянул на дисплей. Голосовая электронная почта. Он набрал номер и услышал голос брата.
— Привет, Магнус, это Олли. Напоминаю о себе. Позвони, когда будет свободное время.
Сообщение было отправлено час назад — видимо, когда Магнус находился где-то вне зоны приема по пути из Стиккисхольмюра.
Олли. Бедняга Олли. В отличие от Магнуса, всегда трепетно относившегося к своим исландским корням, Олли тяготился этим родством. Он стал настоящим американцем: Америка все еще предлагала иммигрантам, как это делалось на протяжении всей ее истории, возможность начать новую жизнь. Олли восторженно ухватился за этот шанс.
И если учесть, какую скверную жизнь он вел в Исландии, кто мог бы упрекнуть его?
Магнус собрался было позвонить Олли, рассказать, где был. Может, это поможет Олли избавиться от каких-то призраков прошлого.
А может, и нет. Магнус вдруг понял, что не сможет разговаривать с ним этим вечером. Он перезвонит ему завтра. Или лучше послезавтра.
Магнус допил пиво, включил телевизор и направился к холодильнику за очередной бутылкой.
Передавали новости по государственному каналу. Речь шла о Джулиане Листере, бывшем английском канцлере казначейства. Магнус подумал, что исландцам это, должно быть, неинтересно. Да, с ними обошлись дурно, но Листер не был причиной их проблем, тем более после того как его сняли с должности по приказу премьер-министра.
Однако в тоне диктора промелькнули какие-то странные нотки. Магнус взглянул на экран. Машина «скорой помощи». Больница во Франции.
Он начал смотреть не отрываясь.
Джулиана Листера дважды ранил неизвестный стрелок в его загородном доме в Нормандии. Он находился в критическом положении водной из руанских больниц. Никаких арестов пока не произведено. Первое подозрение падает на «Аль-Кайду», второе — на Ирландскую республиканскую армию, но французская полиция никаких комментариев не делает.
Кое-кому из исландцев это сообщение доставит радость, подумал Магнус.
Потом принялся сосредоточенно обдумывать только что услышанное.
Нет. Не может быть никакой связи между Габриэлем Орном, Оскаром и Джулианом Листером — это было бы слишком большой натяжкой. Кроме того, он сам видел в Исландии в эти выходные Бьёрна и Харпу — значит, они не могли никого застрелить во Франции. Он слишком увлекся, расследуя это действительно занятное дело.
И все-таки.
Февраль 1985 года
Бенедикт Йоханнессон, сидя на камне, смотрел поверх черной дамбы на маяк Гротта. Позади него сильный холодный ветер с Атлантики нес клубы серых туч, волны разбивались о гряду вулканического песка. Он снова был один.
Что же, тем лучше.
Ежась от холода в старой своей парке, Бенедикт открыл новую пачку сигарет. Прикурить на ветру удалось не сразу, отвык. Наконец сигарета зажглась, и он глубоко затянулся, подавляя кашель.