Ощущение было приятным.
Через шестнадцать часов после выхода из больницы он принял первое твердое решение — начать курить снова. Бросил он это дело почти восемь лет назад и с трудом обходился без курения. Теперь беречь легкие не имело смысла.
С непривычки от никотина у него закружилась голова, в ней пробудилась боль, возникшая от выпитого накануне бренди. Мозг превратился в кашу. Сегодня он не сможет работать. Будет ли он вообще в состоянии писать снова?
Он никому не скажет. Ни детям, ни друзьям. Конечно, мог бы поделиться с Лильей, но она два года назад умерла. Неожиданный сердечный приступ. Результат не диагностированной вовремя болезни сердца. Он был даже рад, что Лилье ничего не придется говорить.
Так как же быть с его писательской деятельностью? Едва он задался этим вопросом, как подсознание тут же возопило: да-да, сможет. Но за что взяться? Что значительного он сумеет создать за полгода? За пару лет, может быть, смог бы выдать великий исландский роман, достойный стоять в одном ряду с произведениями Халлдора Лакснесса, а это гарантировало бы то, что его имя не будет забыто.
Но кого он дурачит? Если бы он мог написать такую книгу, то уже написал бы.
Он даже и не заметил, как докурил сигарету. Холод колол щеки. Однако ветер принес ясность и развеял его сомнения.
«Болото и человек» неплохая книга. Возможно, даже его лучшая. У него будет время ее закончить. И возможно, написать еще рассказ-другой. Но что он сможет поведать миру в последние несколько месяцев жизни?
Внезапно его осенило. Он скажет правду. Сорок лет спустя наконец скажет правду.
Бенедикт загасил окурок, встал и с трудом пошел к своей машине. Нужно вернуться за письменный стол. Нельзя терять время.
Понедельник, 21 сентября 2009 года
— Ты видел в новостях сообщение о Джулиане Листере? — обратилась Вигдис к Магнусу, когда вошла в помещение отдела и поставила у своего стола сумку.
— Да, не повезло бедняге.
— Говорят, он вряд ли выживет.
— Похоже, так.
Магнус слушал и утренние новости. Листеру ночью делали операцию. Врачи оценили его шансы как весьма незначительные.
— Полагаешь, тут есть какая-то связь? — спросила Вигдис.
— С Оскаром? — Магнус пристально посмотрел на нее. — Я думал об этом.
— Кое-кто из исландцев очень обрадуется его смерти. Не большинство, даже не меньшинство, но по крайней мере один.
— Или двое, или трое.
— Ты имеешь в виду Бьёрна и Харпу?
— И возможно, Исака.
Вигдис вскинула брови.
— У нас нет ничего указывающего на наличие связи между ним и этими двумя.
— Ладно, если не Исак, то, может, кто-то еще.
— Тогда надо признать, что существует некая свора психов, самозабвенно занимающаяся отстрелом банкиров и политиков?
— Тех, кого они считают виновными в креппе.
Магнус и Вигдис уставились друг на друга.
— Если мы заявим об этом, неприятностей не оберешься, — заметила Вигдис.
— Знаю.
— Притом не только от Бальдура. От Торкелла. И от самого Большого Лосося.
— Знаю.
— У нас нет никаких доказательств. Совершенно никаких.
— Знаю.
— Ну и что будем делать?
— Давай пока что не принимать решения. Бальдур велел мне вернуться снова в полицейский колледж, в одиннадцать часов я читаю лекцию. Но у меня есть идея.
— Излагай.
— Полиция забрала кассеты из камер видеонаблюдения, монтировавших январские демонстрации?
— Конечно.
— Найди записи того дня, когда был убит Габриэль Орн. Поищи там Харпу. И Бьёрна. Посмотри, что они делали. С кем разговаривали. Может, удастся понять, действительно ли они встретились там впервые.
— Сделаем, — уверенным тоном проговорила Вигдис.
— Доложишь, когда что-нибудь выяснишь. Кстати, нельзя ли поднять дело об одном убийстве в восемьдесят пятом году?
— Какое дело?
— Бенедикта Йоханнессона.
— Писателя?
— Да. Знаешь что-нибудь об этом убийстве?
— Я в то время была еще ребенком. Но мы изучали это дело в полицейском колледже. Кажется, его закололи дома. Преступление так и не было раскрыто.
— Вот именно.
— Есть тут какая-то связь с Оскаром?
— Никакой.
Вигдис нахмурилась. Магнус остался бесстрастным. Вигдис решила не допытываться, зачем ему потребовался архивный материал.
— В базе данных оно вряд ли присутствует, но оригинал должен быть где-то в центральном депозитарии. Видимо, потребуется время, чтобы его отыскать.
— Заранее благодарю, Вигдис.
Пока Вигдис звонила по поводу кассет, Магнус отправил одному из друзей по убойному отделу в Бостоне сообщение по электронной почте с просьбой связаться со Службой натурализации и иммиграции на предмет получения сведений о въезде-выезде за июль шестьдесят шестого года. Потом позвонил в депозитарий.
Появился Арни.
— Доброе утро, Магнус. Хорошо провел выходные? Здесь все спокойно?
— Поговори с Вигдис, — ответил Магнус. — Вам предстоит работа.
Исак извлек гренки из тостера, намазал маслом и мармеладом. Эта английская традиция, кажется, нравилась ему все больше и больше. Он и еще четверо студентов, обитавших в доме рядом с Майл-Энд-роуд, жили на гренках. И на растворимом кофе. Чайник вскипел, и Исак заварил себе чашку.
— Привет.
Исак повернулся и увидел свою подружку Софи, входящую в кухню; на девушке были пижамные брюки и старая футболка с надписью «Спасите Дарфур».
— Я полагал, что до двенадцати часов у тебя нет лекций.
— Хочу заглянуть в библиотеку. Нельзя больше откладывать.
Трудно было понять, что имелось в виду; во всяком случае, она быстро села ему на колени и поцеловала.
— Доброе утро.
И поцеловала снова, уже покрепче.
Исак улыбнулся и провел ладонью по ее грудкам, не стесненным лифчиком.
Софи посидела так еще какое-то время, потом высвободилась и встала.
— Нет. Дисциплина. Дисциплина прежде всего.
Она открыла шкаф и занялась поисками хлеба. Исак прикончил буханку.
— Зак, хочешь еще гренок?
— Представь себе, хочу. Спасибо.
Раздался звонок в дверь.
— Я открою, — всполошилась Софи. Снова раздался звонок. — Хватит, хватит. Разбудите всех, — недовольно прошептала она.