— И вы действительно думаете, что Марту убили повстанцы? — спросила Ким.
Корнелиус перевел на нее взгляд.
— Возможно. — Он поднял руку, предупреждая следующий вопрос. — Я понимаю, что наверняка мы этого не узнаем. Может, преступники-браконьеры. Или это было отвлекающее убийство. А может, во всем виновата тайная полиция, решившая покончить с Мартой по каким-то надуманным и только ей ведомым причинам. А может, кто-то еще. Если честно, я не хочу этого знать. Мать Марты предложила обратиться в Комиссию по восстановлению правды и примирению, но делать этого я ни за что не хотел. Выслушивать откровения какого-нибудь сумасшедшего подонка, не важно — белого или черного, которому взбрело в голову убить Марту! И слушать это буду не только я, но члены комиссии, пресса, общественность. Это станет обязательной частью всех статей, написанных обо мне, превратится в настоящее проклятие для всех нас: Эдвина, Кэролайн, Тодда и даже тебя. Я ничуть не жалею о своем решении поставить на этом точку.
— Но Тодд не согласен.
— Я знаю.
— Алекс помогал мне выяснить, что тогда произошло на самом деле.
— Это правда? — Корнелиус бросил на Кальдера угрожающий взгляд.
— Я попросила его об этом, — пояснила Ким. — Например, хочется выяснить, что случилось с дневником.
— Ты имеешь в виду тот дневник, о котором Марта упоминала в письме матери? — переспросил Корнелиус. — Тот самый, который я не должен был читать?
— Да. Тот самый.
— Я понятия не имею. Я даже не знал, что она его вела.
— А я знала, — сказала Кэролайн.
— Ты?
— Да. Не забывай, что мне тогда было двенадцать лет и я бывала дома гораздо больше тебя, папа. Я видела пару раз, как мама что-то записывает в черную тетрадку — такую аккуратную, небольшую и таинственную. Она каждый раз сильно смущалась и старалась скрыть, чем занимается. А однажды даже сказала, что это очень личное и мне ни в коем случае никогда нельзя это читать.
— И ты не читала? — спросил Эдвин.
— Нет, — ответила Кэролайн. — Хотя мне ужасно хотелось ее поискать, но я так и не решилась.
— И ты никогда не видела, чтобы она убирала ее в нижний ящик стола?
— Нет. — Кэролайн помедлила, окидывая взглядом всех сидящих за столом. Было видно, что ей неловко, но теперь она решилась и расскажет все, что хотела. Из всех ван Зейлов только она говорила без южноафриканского акцента, что делало ее не похожей на остальных. Все молча смотрели на нее в ожидании. — Я однажды застала ее за одним занятием, которое наверняка было чем-то неправильным. — Она снова сделала паузу. Корнелиус недовольно нахмурил брови, а Ким, как и Кальдер, ловила каждое ее слово. Кэролайн решила продолжить: — Она сидела в машине возле нашего дома и что-то переписывала в тетрадку из листов, которые лежали на дипломате.
— Чьем дипломате? — спросила Ким.
Кэролайн посмотрела на отца, который не спускал с нее глаз.
— Человека с бородой и торчащими в стороны ушами. Я думаю, он был вашим с мамой другом. Он приехал в «Хондехук» вместе с другим человеком, чтобы встретиться с тобой. Того я не знала, он никогда у нас не был раньше. Помнишь? Это было за неделю или около того до смерти мамы.
— Я понятия не имею, о ком ты говоришь, — сказал Корнелиус.
— Когда мама меня увидела, она сильно рассердилась, — продолжила Кэролайн, — но еще и испугалась. До чертиков! Она велела мне забыть, что я видела, и никогда никому об этом не рассказывать.
— И все же ты рассказала! — не удержался Корнелиус.
— Но она была и моей матерью! — возразила Кэролайн. — И я тоже хочу знать, что же произошло на самом деле.
— Интересно, где сейчас этот дневник, — вслух подумала Ким.
— В «Хондехуке» его не было, — заверил Корнелиус. — Я в этом уверен.
— А не могли его найти в заповеднике, где она погибла? — высказал предположение Кальдер.
— Если и нашли, то мне об этом ничего не известно.
— Но если полиция его все-таки нашла, она вовсе не обязательно сообщила бы вам об этом, — не сдавался Кальдер.
— Должна была.
— Если, конечно, не хотела что-нибудь скрыть, — заметила Ким.
— И тогда у нас тем более нет никакой возможности узнать правду сейчас, — подвел черту Корнелиус.
— А я все-таки попытаюсь, — заявила Ким. — Ради Тодда и ради себя самой. И Алекс мне в этом поможет.
Корнелиус пристально посмотрел на Кальдера, потом перевел взгляд на Ким.
— Я сказал, что это все впустую. Оставьте это! Я ясно выразился?
Ким взглянула на Кальдера.
— Более чем, — сказала она примирительным тоном и с мягкой улыбкой. — Эдвин, ты не мог бы налить мне еще воды?
Кальдер вел свою «мазерати» по темным дорогам Норфолка обратно в Ханхем-Стейт.
— Ты мастерски раскрутила Корнелиуса, — похвалил он.
— Он и сам хотел выговориться. Во всяком случае, объяснить, почему уехал из Южной Африки.
— Но во всем, что касается смерти Марты, он непоколебим. Будто намеренно не хочет знать, что с ней произошло.
— Не буди лиха… — ответила Ким. — Но так не получится. Каким бы могущественным человеком он ни был, он все равно не имеет права решать, что Тодд должен, а чего не должен знать о своей матери. Или Кэролайн, если уж на то пошло.
— Мне она понравилась, — признался Кальдер.
— Да. Она хорошая женщина и очень похожа на Тодда, но не так зациклена на себе. — Она бросила на Кальдера быстрый взгляд. — Извини, я не должна была так говорить. Мне очень стыдно.
Какое-то время они ехали в неловком молчании.
— Как ты думаешь, Корнелиус говорил искренне? — спросил Кальдер.
— Ты имеешь в виду, не утаивал ли что-нибудь?
— Именно.
Ким немного подумала.
— Не знаю. Это как раз и бесит. Совершенно очевидно, что, вспоминая об этом периоде, он испытывает настоящую боль, и здесь он искренен. Но я не верю, что он рассказал нам все о причинах, во всяком случае, обо всех. Ты ведь поможешь мне, правда, Алекс? Выяснишь, что происходит и что он скрывает.
— Можешь не сомневаться, — заверил Кальдер. — Мне не нравятся люди, разрушающие такие чудесные старые самолеты, как «Як». Особенно когда я сижу за штурвалом.
Когда они добрались до коттеджа Кальдера, Ким сразу ушла спать. Эмоциональное напряжение, в котором она находилась последние дни, окончательно измотало ее. Кальдер за ужином пил совсем мало, так как ему еще предстояло вести машину домой, но теперь он налил крепкого солодового виски из графина, подаренного отцом в день совершеннолетия, сел в кресло и включил для фона музыку, заранее приглушив громкость. Том Уэйтс как раз подошел под настроение.