– Все так, – покачал головой директор, – только странно все как-то…
– Разве я не имею права отдохнуть?
– Почему? Конечно, имеете! – закивал директор. – На вас столько сразу свалилось… Но почему именно сейчас?
– Я все равно не могу работать, пока не станет ясно, будет мой сын жить или нет, – стараясь говорить как можно убедительнее, ответил Глеб Васильевич.
– М-да. – Директор отложил листок в сторону.
– Так вы подпишете или нет? – заволновался Глеб Васильевич.
– Но почему вы хотите именно в Абхазию? – спросил директор.
– А что тут такого? – задал встречный вопрос Тихонов. – Это курорт Министерства обороны, а я работаю на это ведомство. Если помните, даже имею звание.
– Помню, – кивнул директор. – Полковник запаса, и имеете право поехать туда отдыхать. Но разве мало других мест?
– Там у меня друг работает, – соврал Глеб Васильевич, – главный врач. Не виделись давно.
– Хорошо, – вздохнул директор. – А путевка?
– Ах, да. – Глеб Васильевич снова торопливо открыл папку и вынул бланк с печатями. – Вот.
– Уже оформили? – удивился директор.
– Да, сейчас начало сезона, еще относительно свободно, – кивнул Глеб Васильевич. – К тому же, сами знаете, туда еще не все охотно едут.
– Хорошо, – поднял вверх руки директор. – Сдаюсь.
«Куда бы ты делся?» – подумал Глеб Васильевич, глядя, как он подписывает заявление на отпуск.
Курочкин ждал его в машине напротив того самого бара, где они встречались первый раз.
– Скажите честно, на кого вы работаете? – устроившись на переднее сиденье, спросил Глеб Васильевич.
– А вам какая разница? – удивился Курочкин.
– Хотя ладно, – махнул рукой Глеб Васильевич, – не говорите. Все равно соврете.
– Ну почему вы так категоричны? – рассмеялся Курочкин и завел машину.
– Какие мои дальнейшие действия?
– А вам разрешили ехать?
– Конечно, – Глеб Васильевич вцепился двумя руками в стоящий на коленях портфель, словно испугавшись, что Курочкин сейчас отберет у него отпускной и путевку. – Вы так и не ответили.
– Что делать? – переспросил Курочкин: – Спокойно собираться в дорогу.
– А как быть с вещами?
– Вот об этом я и хотел с вами поговорить, – отъезжая от обочины, кивнул Курочкин. – Вам придется все оставить.
– Совсем все? – встрепенулся Глеб Васильевич.
– Я понимаю, вы сейчас скажете, что у вас есть семейные реликвии, – ловко управляя машиной, заговорил Курочкин. – Альбом с фотографиями, памятные подарки… Ничего этого брать с собой нельзя. Это сразу насторожит спецслужбы. И вообще, берите то, что не жалко выбросить.
– Это как? – не понял Глеб Васильевич.
– Возможно, если все сложится, как я задумал, из санатория вы уйдете в майке, трусах и пляжных тапках. Все это и ваши часы с дарственной надписью позже найдут на пляже. Среди оставленных в номере вещей не должно быть ничего, что может натолкнуть на мысль о готовящемся побеге. Для всех вы утонете. С вашим сердцем, после всего пережитого, такой исход не вызовет подозрений.
– А сын, жена? – глядя на дорогу невидящими глазами, спросил Глеб Васильевич.
Ему с самого утра казалось, что все происходящее – просто сон. Разве мог он еще месяц назад представить себя в роли предателя?
– За них не переживайте, – перестраиваясь в левый ряд, успокоил его Курочкин. – Израиль не выдает даже преступников, а ваши родственники тем более в безопасности. Как только вы окажетесь в Грузии и подпишете документы о сотрудничестве, вторая часть денег будет тут же перечислена на счет клиники.
– Куда потом меня отправят?
– Конечно, в Америку, – удивился вопросу Курочкин. – Но имейте в виду: вы ни при каких обстоятельствах не должны говорить, как вам удалось покинуть Россию. Меня вычеркните из памяти. Все за вас придумают.
– Почему? – часто захлопал глазами Глеб Васильевич.
– Любой подобный инцидент сказывается на международных отношениях, – пояснил Курочкин. – Поэтому вы должны везде твердить одно и то же – никто вас не принуждал к отъезду и не оказывал никакого содействия, просто вы разочаровались в стране, на которую работали, и бежали. Причина есть – сын.
– Сын, – повторил Глеб Васильевич и задумался.
«Что, если вся история с Сергеем – дело рук самого Курочкина? – осторожно покосился он на своего благодетеля, ловко управляющего машиной. – Ведь действительно во всей этой истории много странностей. Куда так торопился Сергей, выскочив из ресторана? Кто ему позвонил, когда он бежал через дорогу? То, что его кто-то позвал, несомненно. Ведь машина была на парковке, расположенной рядом с театром».
– О чем вы думаете? – насторожился Курочкин.
– Странно все как-то, – промямлил Глеб Васильевич, неожиданно придя к выводу, что, даже если все так и есть, ему уже все равно никуда не деться. Кто бы ни сбил сына, лечить его надо.
– Ничего странного, – видимо, по-своему поняв его реплику, повеселел Курочкин. – Поедете поездом. Билеты вам куплю я.
От напряжения лицо и спина Лаши были мокрыми от пота. Казалось, время остановилось. Наконец машина сбросила скорость и стала притормаживать. Снова тряхнуло. Зазвенели бутылки. Лаша полетел вперед и ударился плечом в стенку. Остановились. Затаив дыхание, он вслушивался в каждый звук. Наконец послышалась возня, и двери открылись:
– Все, приехали!
Лаша узнал голос Гочия, выпрямился и прижался к стене спиной. Он боялся, что сейчас услышат стук его сердца.
Между тем диверсанты молча выпрыгивали на обочину.
Спрыгнул и Савле. Лаша стал осторожно красться следом к сереющему выходу. В красном свете габаритов мелькали фигуры диверсантов.
– Бахва! – раздался сдержанный голос Абесалома.
– Я.
– Ради!
– Здесь.
«Этого еще не хватало! – ужаснулся Лаша. – Абесалом задумал перекличку!»
Он прокрался к выходу и присел на корточки у мешка с орехами. Сунул руку в карман, нащупал рукоять пистолета и потянул на себя.
– Хакута, это ты? – продолжал проверку Абесалом.
– Не видишь? – раздался насмешливый голос Хакуты.
– Лаша!
«Нет, не пойду!» – Лаша сжался.
– Где этот урод? – уже громче спросил Абесалом.
– Рэмбо, ты где? – кто-то заглянул в кузов.
– Я здесь, – сдался Лаша. – Надо орехов набрать. Что будем есть?
– Первая умная мысль! – восхитился Абесалом.
– Лаша начал думать, – удивленно протянул Евдомси.