Ужинали не спеша. Говорили ни о чем.
– Здесь хорошо готовят, – Марта отодвинула тарелку и взяла чашку с чаем.
– Правильно, городок-то небольшой, все друг друга знают. – Матвей помял в руках салфетку и бросил ее в уже пустой горшок. – Поэтому халтура не прокатит.
Двери открылись, и в зал вошли мужчина и женщина. Удивлению Кораблева не было предела. Он сразу узнал рыбака, который месяц назад, на пикнике, обвинил их с Мартой в том, что они отравили его собаку.
Он перевел взгляд на девушку:
– Не подавай виду, что узнала его, и тем более не удивляйся.
Марта не стала, как это бывает, озираться. Еще бы, не один день Матвей учил ее азам поведения в подобных ситуациях.
– Кого я должна узнать? – Она спросила негромко, так, что он больше угадал ее вопрос по губам, нежели услышал.
– Рыбака помнишь, у которого собака на озере околела?
– Разве такое забудешь? – Марта даже поежилась.
– Так вот, он сейчас вошел в зал. – Матвей выдержал паузу, наблюдая за реакцией девушки. Но ни один мускул не дернулся на ее лице. Марта спокойно пила свой кофе и смотрела на него влюбленными глазами.
Между тем, перекинувшись с администратором парой фраз, мужчина, придерживая свою подругу за талию, неторопливо направился в их сторону. Парочка устроилась за соседним столиком. Матвей обратил внимание, что рыбак умышленно не смотрит по сторонам.
«Недооценил я вас, товарищ Пономарев, – с тоской подумал Кораблев. – Быстро же ты за нас взялся. Что делать?»
* * *
Катя взяла очередной договор и пробежала по нему взглядом.
– Детское дошкольное учреждение «Земляничная поляна», – прокомментировал стоявший рядом со столом Воронин.
– Надеюсь, вы с максимальной скидкой все оформили? – спросила его молодая женщина.
– Я помню наш принцип, – отчаянно закивал Воронин. При этом его глаза странно бегали.
«Ну вас в баню, помощнички, – зло подумала Катя, догадавшись, что и этот, всегда казавшийся ей преданным, человек сейчас нагло врет. – Продал с «откатом», который пополам поделил с заведующей детсадом».
Двери открылись, и вошел Данила. У Кати от радости екнуло сердце. Его кабинет был по соседству. Она назначила его своим заместителем.
– Выйди, – Данила строго посмотрел на Воронина. – Нам поговорить надо.
– Ну вот, – захныкал тот и поплелся к выходу, – так я никогда не отчитаюсь…
– Что-то серьезное? – насторожилась Катя.
– Да, – Данила с опаской посмотрел на дверь, которая закрылась за спиной Воронина, и развернулся к ней.
Но едва он открыл рот, чтобы что-то сказать, как двери вдруг снова распахнулись и на пороге возник огромных размеров мужик с косматой седой бородой и в рубище. Он был бос, а в руках у него было…
– Нет! – Молодая женщина вскочила со своего места. Но мужик вскинул ружье и нажал на спуск.
Страшный грохот и наступившая за ним темнота привели Катю в неописуемый ужас. Она лежала на чем-то твердом, с чего сразу скатилась и рухнула вниз, больно ударившись коленями и локтями. Вспышка и новый выстрел вернули ее в реальный мир. Она вспомнила, как рассказала Николаю Егоровичу о своих злоключениях, как он уложил ее спать на деревянную кровать, заботливо укрыв пестрым одеялом, как тут же она провалилась в мир сновидений…
– У‑у! – доносилось из-за дверей протяжное завывание.
– Козлы! – раздался у сереющего в черноте квадрата окна хрип Николая Егоровича и лязг перезаряжаемого оружия.
Катя встала на четвереньки и поползла к нему.
– Катюха! – крикнул он.
– Я здесь, – молодая женщина разглядела его ноги. – Что случилось?
– Некогда объяснять, – охотовед присел. – Не поднимайся с пола. Буду думать, как уходить. Ты стрелять умеешь?
– Нет, – пропищала Катя, не пытаясь унять дрожь во всем теле.
– Все равно, – он сунул ей ружье. – Оно заряжено. Останется только нажать на спусковой крючок. Только на меня не направляй!
С этими словами он встал на четвереньки, переполз в центр избы, приподнял одну из половиц и быстро вынул оттуда сверток. Катя догадалась, что это еще одно ружье. Пока он разматывал его, она попыталась выпрямиться и выглянуть в окно.
– Сиди! – заметив это, рявкнул он. – Не высовывайся!
– Так что случилось? – стуча зубами, спросила молодая женщина.
– Кто-то прокрался в сени, ну, я в него через двери…
– А‑а‑а! – продолжали голосить за дверью. – Помогите!
– Сейчас! – с сарказмом крикнул Николай Егорович. – Только вот аптечку найду…
– Урод! – донеслось из сеней. – Колян! Вы где? Чего ждете?! Мочите этого козла!
По-видимому, дружки раненого были под впечатлением его завываний и не подавали голоса. А может быть, они, наоборот, подкрались вплотную к зимовью и сейчас ждут, когда Катя и охотовед попытаются его покинуть?
Так или иначе, но молодой женщине было не только страшно, она испытывала вину перед Николаем Егоровичем, которого втянула в эту историю.
«А ведь у него семья, дети, – думала она, вспоминая их разговор. – Мать больная. Почему этот совершенно посторонний человек должен рисковать из-за меня жизнью? В конце концов, я сама виновата, что оказалась в этом лесу. Зачем позволила Татьяне себя обманывать?»
Волоча за собой ружье, Катя поползла к охотоведу:
– Николай Егорович!
– Чего тебе? – пристегивая магазин к «Сайге», спросил он.
– Я сейчас им сдамся, – она наконец доползла до него и села. – Вам незачем рисковать. Я во всем виновата. Как только они меня заполучат, тут же оставят вас в покое…
– Чего-о? – протянул охотовед, развернувшись всем телом к молодой женщине. – Ты что мелешь, дуреха?
– Я так решила! – В Кате проснулась Екатерина Сергеевна, волевая, сильная бизнесвумен, в свое время на равных говорившая сначала с рэкетирами, потом с бандитами и конкурентами.
– Ваше решение отменяется! – Он положил карабин рядом с собой и стал зашнуровывать ботинки. – Сейчас прорвемся. Эти шакалы все равно рассвета будут ждать.
– Они наверняка караулят нас у дверей и у окна, – сделала вывод Катя. – К тому же мы не знаем, сколько их.
– Это дело поправимое, – поднимаясь с пола, выдавил он из себя, подхватил карабин и, пригнувшись, устремился к дверям. Катя обратила внимание, что сделал это охотовед бесшумно, словно не было на ногах тяжелых армейских ботинок на толстой подошве.
Из-за дверей по-прежнему доносились стоны. Николай Егорович осторожно откинул крючок и приоткрыл их.
Стоны стали отчетливее. Было ясно: парень уже до того ослаб, что не может даже говорить.