Убрав с тюка ветви, они уселись на него. Бебе присел на корточки рядом, вопросительно глядя на Антона, безошибочно угадав в нем лидера.
– Что теперь будем делать, командир?
От такого обращения Гуру к Филиппову пережевывающий неразогретую тушенку Лебедь подавился.
Антона, напротив, нисколько не смутило резкое изменение отношения к нему. Он это предвидел. Гуру понял: вся вина за происшедшее лежит на нем. Но не только это вызвало его панику. Великан не хотел разделить участь Тарзана. Он согласился бы умереть в любое время, только на родине, где есть кладбище и родные будут знать, куда прийти, чтобы помянуть непутевого Горидова Лешку...
– Бить тебя, сучья морда, будем! – наконец прожевав, зло посмотрел на него Лебедев.
– Хватит ругаться, – похлопал его по колену Антон. – Нужно найти какое-нибудь селение и умыкнуть там трех молодых баб.
– Зачем? – У обоих от удивления вытянулись лица.
– Обживаться придется, – Антон сокрушенно вздохнул. – Построим три хижины, заживем одной деревней...
– Я бы тебе поверил, – сказал Гуру, – если бы ты лодку сюда не пер.
– А придется поверить, – поддержал шутку Лебедев. – На хрена нам лодка, если неизвестно, куда идти и плыть. Навигатора нет, а тут в радиусе трехсот километров джунгли и смерть. А сколько мы в день проходим?
Нагнувшись, он заглянул в глаза Гуру, который сидел, низко опустив голову.
Это состояние Антону было понятно. Гуру, находящийся на грани нервного срыва, верил всему. С точки зрения психиатрии он уже был ненормален. В таком состоянии человек способен на самые непредсказуемые поступки. Зная это, Антон поспешил успокоить недоумка:
– Ладно, все нормально. – Он улыбнулся и тряхнул его за плечо. – Будем держаться вместе и максимум через пару недель увидим наших украинских друзей.
Гуру, не веря услышанному, медленно поднял взгляд на Филиппова:
– Это правда?
– Если ты очередную глупость не сотворишь, – подтвердил Лебедь и неожиданно расхохотался, завалившись спиной на брезент мешка.
Вид Гуру вызвал улыбку и у Антона – дикие округлившиеся глаза, взъерошенные волосы, трясущиеся губы...
– Ну, вы, мужики, даете. – Он медленно поднялся, и, сделав пару шагов, подставил лицо под струи воды. Его грудь при этом вздымалась и опускалась, словно он пробежал не меньше десяти километров.
Лебедь толкнул Филиппова в бок и указал взглядом на трясущиеся поджилки ног великана. Но Антон и без него это заметил: «Спекся парень, теперь за троих пахать будет».
Загрузив на Бебе лодку, они двинулись на север.
* * *
Белоцерковский лично принес Сережку в комнату Регины. У нее подкосились ноги, и она едва устояла, ухватившись за спинку кресла. Потом ей стало страшно. Ребенок спал на руках Белого, и ей вдруг показалось, что он мертв. Со сдавленным криком бросившись к вошедшему хозяину дома, несшему на руках ее сокровище, она не удержалась на ослабевших ногах и упала так, что головой уткнулась в его колени.
Белоцерковский расценил это по-своему:
– Ну что вы, милочка, это был мой долг! Берите свое дитя...
Вошедшая следом горничная помогла Регине подняться. Белый бережно положил ребенка на кровать и еще некоторое время, склонив голову набок, с улыбкой любовался им.
Не обращая ни на кого внимания, Регина принялась лихорадочно осматривать малыша, страшась увидеть даже небольшую ссадину или синяк.
– Его уже осмотрел мой личный врач, – догадавшись, в чем дело, успокоил ее Белый. – Здоров как космонавт!
Между тем Сережка проснулся.
– Мама! – И, усевшись на кровати, протер кулачками глаза.
После этого Регина дала волю чувствам. Прижав сына к груди, она разрыдалась. При виде этого стоящая позади Белого домработница Клавдия Михайловна тоже расчувствовалась. Догадавшись, что он здесь уже лишний, Максим Петрович бесшумно вышел из комнаты. В кабинете его поджидал Травка. Самодовольно улыбаясь, он сидел в старинном кресле, вытянув ноги. При появлении босса он не соизволил даже приподняться.
– Что, устал, бедненький?! – вспылил Белый. – Ребенка похитили, и все? С ног валитесь!
Травку как подменили. Он взлетел с кресла.
– Зря вы так, Максим Петрович, – неожиданно раздался от дверей приятный женский голос. Вошедшая Анжелика, рыжеволосая бестия, последняя пассия Белого, бесцеремонно прошла за спинку кресла, в которое уселся Максим Петрович, и, положив ему руки на плечи, с жалостью посмотрела на Травку: – Устали там мальчики, ох как устали!
Он накрыл ее аккуратную ручку своей ладонью и задрал голову вверх, стараясь увидеть лицо своей принцессы.
– Были сложности? – Его лицо при этом сделалось настороженным. – А мне сказали, все прошло замечательно.
– Потрудиться им там пришлось в полную силу, как шахтерам. – Она усмехнулась, видя, как меняется в лице Травка. – Целый час полуживую бабу мучили.
– В смысле? – не понял Белый и перевел взгляд на Травку.
– А чего, – тот шмыгнул носом, – все равно ей помирать.
– Оттрахали они ее перед тем, как задушить. На пару, – пояснила Анжелика. – Только потом подушку на лицо...
– Что! – Белоцерковский взвился, будто к креслу подвели ток.
Не ожидая такой реакции, девушка отлетела назад. Она поздно поняла, какую глупость совершила, и с ужасом наблюдала, как Белый, сметая все на своем пути, обходит стол, надвигаясь на Травку.
– Шеф... Максим Петрович, – лепетал белый как мел насильник, пятясь к выходу. – Надо было предупредить... Она что, в могиле забеременеет?
– Сейчас ты у меня забеременеешь! – Подойдя почти вплотную, Белый профессионально ударом кулака в челюсть свалил Травку на пол. – Козлы! Вам Чены мало? Кастрирую всех!
Скуля, Травка катался по полу, прикрываясь от мощных пинков хозяина.
Наконец, немного успокоившись, Белый развернулся к Анжелике:
– Чья была идея?
– Кривого, – дрожащим голосом ответила та. – Он и начал первый, а потом этому предложил.
Белоцерковский повернулся к двери, где стоял Медведев:
– Через два часа здесь должен быть ветеринар!
...По дну бассейна, из которого заблаговременно спустили воду, из угла в угол нервно прохаживался Белоцерковский. Вдоль кафельных стен стояли семеро его парней. Рядом с лестницей, вжавшись в угол и трепеща, как осенний лист, сидела на корточках Анжелика. В центре, рядом со стоком для воды, Медведев вязал предварительно накачанного водкой, но еще соображающего Кривого. Рот несчастного был заклеен скотчем, а брюки приспущены до колен. Рядом находился еще один человек, с которого брыкающийся и извивающийся бандит не сводил глаз, наполненных ужасом. Невзрачный, средних лет мужичок в белом халате и резиновом фартуке держал в руке металлический чемоданчик с зеленым крестом.