– Спокойно, – шепнул на ухо Герман. – Это наша прабабка.
– Ваша? – также шепотом переспросила Леночка.
– Дарьи Вацлавовны.
Надо же, а у Леночки прабабкиного портрета не было, фотография только, желто-коричневая, с зубчатым краем и датой внизу.
Точно такой высовывался из сомкнутых страниц Феликсового альбома. Но Феликса не существует!
– Сюда проходи, – велел Герман, указывая на арку. Двери не было: стрельчатый проем, декоративные колонны и горбик невысокого порожка.
Само же пространство комнаты, огромное и светлое, разделялось китайскими ширмами, уходящими в потолок книжными полками, бархатными шторами, частью опущенными, а частью приподнятыми, позволяющими разглядеть то уголок тяжелой рамы, то матовое сияние мраморной статуи, то еще что-то, непонятное и оттого притягательное.
Мебели же как таковой почти и не было: низкая софа, несколько кресел, стол из черного стекла, вызывающе современный, да у стены пузатые тумбы на гнутых ножках. Громко тикали часы, пахло сушеными розами и лавандой, а по блекло-розовому паркету скользили солнечные зайчики.
– Здравствуй, Леночка, я так рада, что вы решили принять приглашение! – Дарья Вацлавовна сидела у окна, на коленях ее лежали круглые пяльцы с натянутой основой, на широком подлокотнике инвалидного кресла стояла корзинка, из которой выглядывали разноцветные хвостики ткани. – Признаться, я опасалась, что Герман своей неуклюжестью все испортит. Нет, нет, не спорьте, у него отвратительные манеры! Я бы сама вас пригласила, но увы, увы... Геночка, убери это. Поставь... ну, ты знаешь, куда поставить. А вы, милая, садитесь. Да куда удобнее, туда и садитесь.
Леночка осторожно присела на краешек софы, тайком потрогала ткань – скользкая, а вышитые цветы, наоборот, шершавенькие.
– Не стесняйтесь, чувствуйте себя, как дома. Геночка, дорогой, будь добр, сделай нам чаю. Леночка, вы ведь не против немножко потерпеть и попить чаю с болтливой старухой?
– Нет.
– Вот и замечательно, вот и превосходно. А на Гену внимания не обращайте, у него образ такой, мрачного гения. Иди, иди, чай делай. Кстати, вы не представляете, сколько мне пришлось намучиться, прежде чем он научился правильно заваривать чай!
Леночка зажмурилась. Ей почему-то показалось, что Герман сорвется и наорет на Дарью Вацлавовну, которая так вольно о нем рассуждает. Но нет, ничего не случилось, Герман ушел, а Дарья Вацлавовна, подъехав чуть ближе, доверчиво сказала:
– Вы себе не представляете, до чего же я рада вас видеть! Здесь так мало людей... а еще меньше – людей интересных. Мы с вами подружимся, обязательно подружимся.
* * *
– Ох, Леночка, милая моя, люди никогда не бывают такими, каковыми кажутся. Вот взять хотя бы Германа, он мил, вежлив, предупредителен, со стороны, верно, кажется заботливым внуком при впадающей в маразм старушке. Спасибо, Геночка, с чаем ты управился, а теперь, будь добр, сделай тосты, только, прошу тебя, не как в прошлый раз...
Герман, сердито зыркнув на Леночку, будто она в чем-то виновата, вышел из комнаты, а старушка звонко рассмеялась.
– Мне нравится его злить, увы, грешна, грешна, люблю изводить людей.
– Зачем?
– Просто так, – Дарья Вацлавовна взяла чашечку. Хрупкий фарфор в хрупкой ладошке, хрупкое желтоватое кружево, черная ягода жемчужины в белом ободке колечка. – Это интересно, а еще – полезно. Много нового узнаешь. Пейте чай, милая, не бойтесь, не отравлен.
Леночка вздрогнула, но чашку взяла. Напиток бледно-золотого, совсем не чайного, оттенка имел горьковатый привкус и резковатый цветочный аромат.
– Люди позволяют себе судить о других людях, – продолжила Дарья Вацлавовна. – Но очень не любят, когда кто-то другой берется судить о них. Увы, но сколько бы ни говорили об объективности, у каждого минимум две меры – для себя и для прочих. Иное же – ложь и лицемерие.
– А Герман? Вы ведь начали про Германа рассказывать.
Леночка оглянулась на дверь, ей было немного стыдно за любопытство, которое Герман точно не одобрил бы.
– Герман, Герман, Герман... – пропела Дарья Вацлавовна, чашку она поставила на столик и сама к чаю не притронулась. – У Германа свои причины быть здесь. К счастью, он достаточно умен, чтобы не прятаться за маской благотворительности. А вот и он! Дорогой, ты вовремя, мы как раз о тебе беседуем.
Под мрачным, не предвещающим ничего хорошего взглядом Германа, Леночка совершенно стушевалась, щеки ее вспыхнули, а на глаза навернулись слезы. Ну не виновата же она! Дарья Вацлавовна первая заговорила про своего внука, который на проверку совсем не внук, а Леночка просто поддержала разговор. И вообще любопытство, конечно, грех, но не такой, чтоб вот так смотреть, будто... будто он ей шею мысленно сворачивает.
– Ну, Геночка, что ты застыл? – в голосе Дарьи Вацлавовны появились капризные нотки. – И не смущай девочку. Он всех, ну просто всех отпугнул, обрек меня на одиночество. А все почему?
– Почему? – послушно спросила Леночка, отводя взгляд.
– Потому, что ревнует. Не меня, нет, коллекцию. Геночка очень на нее рассчитывает.
– Вам с джемом или с маслом? – сухо поинтересовался Герман. На столике, который он вкатил в комнату, стояла тарелка с треугольными тостами, несколько вазочек с разными сортами джема, блюдце с маслом, и другое – с сыром, бумажные салфетки в серебряных колечках и даже вазочка с цветами.
– Мне ничего, Леночке сделай. Милая, вам с чем? Рекомендую клубничный джем, хотя апельсиновый тоже хорош. Во всяком случае, Геночка уже научился разбираться в сортах джема, вы не представляете, какую мерзость он приобрел в первый раз. Признайся, дорогой, общение со мной пошло тебе на пользу.
Герман кивнул, резко, так, что сразу стало понятно – согласие его лишь способ отвязаться от Дарьи Вацлавовны. Он ловко намазал тост и, не глядя, протянул Леночке.
– Спасибо.
– Всегда пожалуйста.
– Не обращай внимания, милая, он все еще пытается строить из себя дикаря. Но грубость, хамство и откровенное наплевательство на правила приличия – лишь последствия тяжелого детства, плохого воспитания и искаженных представлений о том, каким должен быть мужчина.
– Дарья Вацлавовна!
– Что, дорогой?
– Давайте о чем-нибудь другом поговорим.
– Давайте, – охотно согласилась старушка и подмигнула Леночке. Так значит, она нарочно? Но зачем? И как, наверное, тяжело Герману приходится. Но с другой стороны, он же не родственник Дарье Вацлавовне, и находится здесь, потому что рассчитывает получить коллекцию, так она сказала. Но можно ли верить? Наверное, можно. Почему-то в коллекцию верилось легче, чем в благородство. И почему-то этот факт огорчал.
От огорчения, наверное, Леночка не заметила, как съела тост, и второй, услужливо протянутый Германом, и остывший чай допила.