– Вы ведь за хризантемой охотитесь? – осторожно предположил Герман. – И поэтому подсунули старухе Леночку. Вы ведь рассчитывали на симпатию к ней со стороны Дарьи Вацлавовны.

– Я с самого начала была против этой затеи, но пожалела... она всегда умела вызвать если не жалость, то сочувствие. Знаете, они все трое были иными, дети хризантемы. Я сама не видела Эльку, но мама рассказывала... ну да это не важно, главное, что каждый из них был словно бы выше, лучше чем-то. Серж такой деловитый, Дарья – заботливая и самоотверженная, а Милослав – красавец...

В ее глазах жила печаль очнувшихся воспоминаний, возможно, дорогих, возможно, что напротив, неприятных, но все же таких, от которых нельзя просто откреститься, сказав себе, что их не было.

– Не будите прошлое, молодой человек, дайте ему упокоиться с миром.

– А если оно уже разбужено?

– Тогда... тогда тот, кто сделал это, будет наказан. И не вами. Впрочем, давайте по делу, у меня и вправду мало времени. Несколько месяцев тому ко мне обратился некий молодой человек, представившийся секретарем Дарьи Вацлавовны Скужацкой. Я выставила его из дому. Я не хотела больше иметь ничего общего с этой семейкой.

– Но он вернулся?

Кофе почти остыл, лед – растаял, а свежие ломтики лимона начали подсыхать. И вправду следует поторопиться, Герману не хотелось бы оставлять квартиру без присмотра надолго.

– Да, вернулся. И возвращался до тех пор, пока я не согласилась его выслушать. Дарья Вацлавовна желала перед смертью познакомиться со своей внучатой племянницей, внучкой единокровного брата, Сергея Вацлавовича, – теперь она излагала факты сухо, быстро и по-канцелярски точно. – Но знакомство это должно происходить без оглашения родственной связи и по возможности случайным образом. Был предложен вариант с квартирой, которая стала своеобразным авансом.

– И вы решили попробовать?

– Почему нет? Леночке давно хотелось самостоятельной жизни, вероятно, я была слишком требовательна к ней, подавляла девочку авторитетом. Характер такой. А вариант выглядел вполне приемлемым, кроме того, старая карга богата, а Леночка имеет право на наследство. И не надо смотреть с таким укором, можно подумать, вы держитесь рядом с Дашкой сугубо из филантропии. Вы тоже целитесь на наследство, только... еще никому не удавалось ее перехитрить. Будьте осторожны. И оставьте Леночку в покое, эта партия не про вас.

– Учту, – пообещал Герман. – Только, Софья Евгеньевна, вы ведь тоже не всегда были... такой.

– Не всегда.

– А еще вы не сказали, почему взяли на воспитание чужого ребенка.

Секундная пауза и несколько морщинок, вдруг появившихся в уголках глаз. Виноватая улыбка.

– Сделка, – сказала Софья Евгеньевна, подымаясь. – Когда Сержу понадобилось избавиться от надоевшего ребенка, он вспомнил о том, что у брата его имелась жена, а у ее родителей – проблемы со здоровьем. Он предложил помогать деньгами, я согласилась. Я думаю, что это был подарок такой, от бога или от судьбы – не так и важно, главное, что я не ошиблась, принимая. Знаете, ведь принимать подарки нужно очень осторожно.

– Подождите! – взмолился Герман. – Еще минута, пожалуйста. Вы были женой Милослава?

– Да.

– И развелись?

– Да.

– Почему?

– А вы еще не в курсе? Он – убийца. Он отравил мачеху, женщину, которая по маминым словам, его вырастила и воспитала, из-за квартиры. К слову, в ней он до сих пор и живет.

– Его посадили?

– Как вы догадливы, – не удержалась Софья Евгеньевна. – Конечно, его посадили. Десять лет строгого, но вернулся он, кажется, позже. И пусть говорят, что Милка изменился – не верьте, такая же мразь, как был. Он, когда объявился, угрожать мне начал, потом отстал, видно, подкрутили гайки. И это закономерно. Но о делах тех вы лучше Дарью порасспрашивайте, ей будет что рассказать, вопрос – захочет ли она говорить.

Завадина-Симонова оказалась права, разговаривать Императрица отказалась наотрез, более того, она потребовала прекратить копаться в прошлом, только как-то неуверенно, словно не до конца понимая, что делает.

А к вечеру снова дождь начался, и Леночка, заговорившая было о том, чтобы вернуться к себе, вдруг притихла.

Брат

Этот день прошел спокойно, и следующий тоже. Зарядившие дожди привнесли в окружающий мир холод и сырость, которая проникала в подъезды, в коридоры, в квартиры, напоминая о непременной осени. Но осенью-то хоть отопление есть, а сейчас, летом, дожди и холод были совсем неуместны, и Милослав отчаянно мерз.

Отсыревшая постель, потеки на стенах в ванной, вечная лужа на подоконнике, вздувшийся паркет, пузыри штукатурки. Сейчас, после посещения пятой квартиры собственная нищета и убогость были еще более заметны.

Он заслуживает лучшего, он даже знает, как получить это. Нужно лишь решиться...

И он пытался, настраивался, сидел у окна, вглядываясь в сизо-свинцовую муть, расплывавшуюся за стеклом, она искажала формы и цвета, превращая тот, застекольный мир в сюрреалистическое подобие реального.

В реальном для Милочки не было места. Сейчас, глядя на дождь, он снова оживлял воспоминания, собирал обиды. Теперь их было гораздо больше, чем прежде, и в каждой из них, косвенно ли, прямо ли, но виновата была Дашка.

Это она убила Желлочку и подставила его, она обрекла на унижение и муку.

Сколько он тогда вынес! Сначала следствие, допросы, его непонимание и память, в которой все смешалось. Унизительный развод, суд, тюрьма, показавшаяся адом. Грань мира, грань его, Милочкиной, жизни, когда он сидел и думал, как бы покончить с собой – повеситься или по вене полоснуть.

Смирение. Привычка. Изменение всего и вся вокруг. Нет, ад не стал раем, а человекообразные твари, с которыми доводилось делить жизнь там, не превратились в людей, скорее уж Милочка сумел приспособиться и выжить.

Сначала он мечтал о мести, в мельчайших деталях рисуя свой триумф, а главное – унижение. Дашка, Серж, Сонька, посмевшая бросить его, хотя обещала любить. Он собирался мстить всем, жестоко и беспощадно, нанося удары точные, болезненные, но не смертельные. Однако жизнь снова все перевернула.

Каким образом Сержу удалось узнать его тайну, Милослав до сих пор и не понял, списал произошедшее на связи брата. Но факт оставался фактом: его посадили на цепь страха, лишили возможности мстить, обезопасили.

А потом Серж передал секрет Дашке. А та... та сумеет распорядиться.

Ну и пускай! Сколько лет прошло, а он все еще боится. Чего? Умерли все... или сроки давности вышли. Да, именно так, нечего дрожать, он просто слишком привык жить в ожидании.

И снова телефон, на этот раз сотовый. Номер незнакомый. Но Милочка больше не боится – ему снова удалось изменить себя:

– Да? – он подумал, что надо бы сменить трубку, а то старая уже тяжеловатая да исцарапанная.