– Жить.
Когда дверь камеры открылась, то пришедшие увидели, что человек, называвший себя Мэтью Хопкинсом, валяется на соломе и воет, вцепившись в волосы. Поставив кувшин воды и пару ломтей хлеба, они тихо вышли.
И вечером викарий сказал жене:
– Он либо сошел с ума, либо избавился от одержимости.
Спустя три дня безумца отпустили. Он бродил по городку, растерянный и тихий, и радовал людей зрелищем спасенной души. Единственное, он никак не соглашался расстаться с амулетом – железной подвеской, на которой мутными глазками поблескивали камни. Он показывал подвеску людям и принимался бормотать глупости о Магдалине и прощении, о том, что имя Божье только для Бога, а вера бывает разной. Спустя месяц Марк – человек согласился с этим именем – исчез. Чуть позже дошли слухи, что и малолетняя девица Абигайль, определенная милосердно в сиротский приют, также пропала. Новости эти весьма огорчили доброго викария, ибо понял он: хитер враг рода человеческого.
Не всякая молитва способна одолеть его.
– Ой, Вла-а-адичка, – Наденька протянула это со смесью удивления и злости. Вот чего она не любила, так попадать в неконтролируемые ситуации, вроде нынешней. Она поднялась, потянулась, позволяя оценить изысканное сочетание смуглой кожи и белого кружева, накинула пеньюар и, плюхнувшись в кресло, поинтересовалась:
– Ты ж не станешь скандал устраивать?
Ее партнер, слишком молодой и слишком голодный с лица, чтобы быть постоянным, судорожно натягивал штаны.
– Мы же взрослые люди. И Антошка парень хороший.
– Антошка-Антошка, вали копать картошку, – проворчал Влад, забрасывая сумку на стол. Хрустнули бокалы, звякнуло, опрокидываясь, серебряное ведерко, захрустели под сапогами кусочки льда.
– Между прочим, приличные люди в чужие дома не вламываются!
Вместе со штанами парень Антошка обрел и голос. Смелый? А может, и вправду мордобой устроить? Хороший, с валянием на полу, крушением мебели и криками Наденьки. Хотя нет, эта кричать не станет, оденется и уйдет, наплевав и на победителя, и на побежденного. А Владу Наденька нужна. И ее подруга-Машка тоже.
– Иди-ка ты отсюда, – беззлобно сказал он Антону. – Пока я охрану не вызвал.
– Иди, Антончик. Я тебе завтра позвоню. Ага.
Парень убрался быстро, оставив после себя резкий запах парфюма и галстук, который Наденька бережно скатала и сунула в карман:
– Будет повод позвонить. Так зачем ты пришел? Надеюсь, не затем, чтобы предложить мне руку и сердце?
– А тебе надо? У тебя сердец не на одно ожерелье хватит.
Шутке улыбнулась, давая понять, что прощает Владову невоспитанность. Достала из кармана сигареты. Закурила.
А она ведь не молода. Сколько? Около тридцати? Еще не много, уже не мало. Достаточно для стервозности в глазах и морщинок по уголкам рта, выдающих бульдожью хватку.
– Так чего тебе надобно? Позвонил бы хоть. А если б я в гостях была? Я, между прочим, собиралась.
– Тогда бы и позвонил. Надь, а Надь, тебе не говорили, что ты ведьма?
– Такая страшная?
– Такая бездушная.
Пепел падает на ковер, шипит, утонув в лужице ледяной воды.
– Опять ты за свое, Владичка. Что тебе эти ведьмы покоя не дают, а? Ну ведьма, ну бездушная. Думаешь, была бы я с душой, далеко б ушла? Вы ж сами все как один... колдуны? Ведьмаки? Черт, не знаю, как правильно. Наверное, просто сволочи.
Отвернулась, закусила губу.
– Да ладно, я не злюсь. И договор наш прежний в силе остается.
Вздрогнула, не ожидала подобного. Но сдаваться не собиралась:
– Конечно, в силе. Я ведь позаботилась, чтобы иного варианта не было. Я предусмотрительная, Владичек. Так зачем ты пришел?
Совсем другой Влад представлял себе эту беседу. И удивлялся, не столько разговору, сколько изнанке жизни, на которую ему вдруг позволили заглянуть.
– Твоя подруга. Та, которой письма приходят. Мне нужно с ней поговорить. Сможешь устроить?
Ожидал: станет отказываться. Приготовился давить, но Наденька докурила сигарету, утопив окурок в бокале с вином, и сказала:
– Без проблем. Только ты держи себя в руках, ладно?
Она была длинной, как путь от Владивостока до Москвы. Ноги, руки, даже шея с нелепо крохотной для такого тела головой.
– Знаете, это... это просто невыносимо! – пожаловалась она, опираясь острыми локтями на стол. И длинные – конечно, какие еще могут быть на этакой девице – серьги качнулись. – Я пробовала договориться по-хорошему, но эта сволочь не желает разговаривать!
От ее дыхания качались листья пыльного плюща. От ее духов задыхались комары. А сам Димыч впадал в сонное оцепенение, не в силах ни ответить, ни хотя бы отвести взгляд.
А женщина-змея не собиралась отпускать свежеобретенную жертву.
– Я так больше не могу! – воскликнула она.
Димыч отстранился, встал было из-за стола, но поскольку вскочила и она, оказавшись на полторы головы выше, сел на место.
– Будьте добры, расскажите поподробнее, в чем проблема?
Говорить нужно вежливо. Девица не из простых, даже странно, что она пришла в участок. Эти с милицией предпочитают не связываться.
Она некоторое время разглядывала Димыча, потом, видимо решив, что отступать уже некуда, полезла в сумочку и извлекла простой белый конверт, который и протянула.
– Вот.
Неужели? Нет, быть такого не может! Чтобы на ловца и зверь... хотя такого зверя не всякий ловец завалит.
Димыч открыл конверт и вытащил сложенную вдвое бумажку. Тонкая, прозрачная, как и та, которая добыта в квартире Серафимы Ильиничны.
«Ведьма, скоро ты сдохнешь».
– Видите? Ну что я ему сделала? На картах погадала раз! Пошутила. Ну слегка выпивши была, так разве это повод? Да, одно или два там понять можно, но чтобы каждую неделю! – Она закатила очи, заморгала часто, сдерживая нахлынувшие слезы. – Ну посмотрите, разве я похожа на ведьму?
Димыч поспешил успокоить:
– Нет, конечно не похожи! Так значит, вы догадываетесь, кто вам шлет эти письма?
Кивнула.
– Очень хорошо... замечательно. А теперь уважаемая...
– Мария. Можно Машенька.
– Машенька, давайте вы мне обо всем расскажете. Подробненько и с самого начала. Идет?
Похоже, день обещал быть удачным.
После отъезда Влада стало как-то не по себе. Алена бродила по дому от стены к стене, трогала влажные, с пузырями обои. Выметала штукатурку из углов, размазывая по полу белое. Пряталась от укоризненных взглядов святых.