– Он мне сказал, что вы разъехались. Временно.
Алена представила лицо подруги, распухшее от слез. Сигарету в губах. Палец с белой полоской – следом от обручального кольца. Его Танька швырнула на пол, не глядя.
А потом передумает и станет искать, и материть негодяя Мишку.
– Временно? Да глаза б мои эту скотину не видели! Временно... врал мне! С самого начала врал! Говорил, что на работе... я верила. Дура, правда?
Всхлипы и хрипы. Танькин нос-картошка, налитый краснотой. В школе она жутко стеснялась, а в универе носилась с мыслью о ринопластике. Потом встретила Мишку и успокоилась. Зачем меняться, если ты и так принцесса?
И что делать, если дали отставку?
– Он, когда мы тебя привезли, уехал... я сначала думала, что это ты... прости, Алька! Прости!
Во второй руке у нее бокал с красным-густым-псевдофранцузским. Танька любит такое, ведется на латиницу на этикетке. Но сейчас ей все равно, что пить.
– А потом... я их увидела. Его и эту с...
Собачий лай за окном, визг и снова тишина, только Танькины всхлипы и горе, просочившееся сквозь трубку, смешавшееся с другим.
– Красавица. Высокая. Грудастая. Чернявая. Тварь! Ведьма! Она его приворожила... я знаю, он бы меня не разлюбил! А он разлюбил. Значит, приворожила. Скажи, Алена?
Молчит. Алена не верит в гадания, но вспоминает бабку, к которой бесконечной вереницей шли женщины. За чудом, за надеждой, за шансом на любовь, пусть бы и краденую.
– Алена, а Ален, – Танькин голос становится заискивающим. – Тебе ж бабка твоя говорила... ты ж сама умеешь! Верни его, а? Пожалуйста, Аленушка, солнышко. Ты же знаешь, как я люблю этого гада.
– Я не умею!
...плавится свеча церковная в эмалированной кастрюльке. Снизу кастрюля черная, перегоревшая, а сверху – беленькая, сияющая. Воск расползается на дне прозрачной лужицей, а в центре лежит этаким масляным брусочком. Бабушка бормочет и крестит таз. Потом ловко поддевает тонкую нить-фитиль, вытаскивая из варева. Кидает в ведро. Сыплет порошком, от которого по комнате расползается вонь. Хватает соседку – дебелую девицу с рябым от веснушек лицом – за руку и чиркает ножом.
– Ты просто не хочешь! Ты мне завидуешь! Всегда завидовала... у тебя ничего нету, а у меня Мишка. Семья. Счастье! Правильно, что тебя убить хотят! Сдохни, ведьма!
...грязный платок с бурыми пятнами, ножницы в бабкиных руках мелькают, вырезая. Пятна падают в варево, следом с ладони летит комок волос. И бабкино бормотание больно отдается в голове.
– Аленушка, прости... прости меня, дуру... я ж теперь не понимаю, чего говорю. Больно-то как... если бы просто ушел, так нет, променял! Меня на эту шалаву променял! Скоро на развод подаст. А пусть подает. Пусть пробует. Квартирку небось выцепить хочет. Только хвост ему собачий, а не квартирка! Не его она. Моя! Мамкой оставлена. Не отсудит ведь? Скажи, что не отсудит...
– Нет, конечно.
...воск застывает, и бабкины пальцы мнут его, придавая форму человека. Побелевшая девица бережно берет воскового уродца в руки, баюкает, словно младенчика, и, завернув в порезанный платок, с собою уносит.
К концу недели в деревне зашепчутся, что Колька-учитель бросил свою бухгалтершу и теперь с Манькой, председателевой дочкой, гуляет.
Голова болит. Тесно в ней воспоминаниям. Может, у Алены тоже амнезия?
Вот уж правда, сошлись два несчастья.
Она обернулась и вскрикнула: за спиной стоял Влад. Был он бледен, а взгляд блуждал по комнатушке. Он осторожно прикоснулся к волосам, тронул нос, губы. Положил ладонь на плечо – тяжелая – и сказал:
– Пожалуйста, не делай этого!
– Чего? – шепотом спросила Алена, едва сдерживаясь, чтобы не закричать.
Влад же приложил палец к губам и медленно развернулся. Он вышел из дома, аккуратно прикрыв за собой дверь. Из окна Алена видела, как он пересек улицу и скрылся в своем дворе. Следовать за Владом она не решилась.
Влада разбудил истошный крик:
– Убили! Убили! Ай божечки ж ты мой!
Орали с улицы, надрывно и с подвываниями, на которые окрестные собаки отзывались радостным лаем. Вот к женскому голосу добавился другой, мужской и хриплый. Потом третий, тоже бабий, но молодой, звонкий, подхвативший причитания.
Влад выскочил из хаты. У соседнего дома уже собиралась жиденькая, разношерстная толпа.
– Убили стерву старую, – поделился с Владом небритый тип с желтыми зубами. – Давно напрашивалася, торгашка!
Сплюнул сквозь зубы, сунул в щербину между передними сигарету и, не дожидаясь вопроса, принялся излагать:
– Родную мать за деньгу не пожалела б. Вот и вышло-то. Небось задолжал ктой-то крепенько...
От мужика пахло самогоном и навозом, распахнутая на груди фуфайка обнажала розовый батист рубашки, а синие джинсы тонули в широких халявах сапог.
– Дурень! – Баба, вынырнув из-за плеча, ухватила мужика под локоть. – Чешешь, чешешь языком, мелешь всякое... кто должен? Никто никому не должен!
Хитрые глазки, острый носик, узкий лоб под вязаной короной шапки. Мужик было заспорил:
– Ну а...
Но получил тычок в брюхо и заткнулся.
Влад постоял в толпе еще минут пять, обменялся сигаретами с молодым, похмельного вида парнем, переговорил с языкастой Ядвигой, которая точно слышала, что ночью кричали, но напугалася и не вышла. А теперь радовалася, что не вышла. Влад кивнул знакомому деду, который мялся у забора. И ушел, не дождавшись милиции.
Эта смерть, неожиданно близкая и совсем непонятная, заставляла задуматься. И мысли Владу совсем не нравились.
– Ты уезжаешь, – сказал он, заходя в дом. Алена вздрогнула и уставилась непонимающим взглядом.
– Куда?
– Куда-нибудь. Неважно. Главное, отсюда. Соседку убили. Ту, у которой я молоком закупаюсь. Старуха-процентщица. Жадная. Что из этого следует? Что не особо чистоплотная. Пыталась шантажировать, вот и нарвалась. Ты сама говорила, что она кого-то шантажировала. Говорила ведь? Когда? Черт! Не помню. Как же меня задолбало не помнить!
Алена, вскочив, попятилась. Смотрела она с таким откровенным ужасом, что Владу стало не по себе. Он что-то сделал? Что? И главное, когда?
Проснулся дома... а до того? Что было? Город был. Разговор с Машкой – надо бы найти мерзавку, и поскорее. Пьянка с ментом – зовут Дмитрий, парень неплохой, но со своими тараканами. Возвращение. Пустой дом. Алена пропала. Нашлась. Врач какой-то... он что-то говорил и... и обрыв.
– Что с тобой происходит? – тихо спросила Алена.
Влад не знал, что ответить: как объяснить, когда он и сам понимает плохо. Ловит призрака сачком для бабочек, и толку от этой ловли ноль целых ноль десятых.