– Неправда! – взвизгнула Дашка, впиваясь в Юленькину руку. – Илья не убивал!
– Не убивал, – совершенно спокойно ответил Илья. – Стреляли со спины, а я стоял…
– А это не важно, где вы стояли. Это – слова, а нам нужны факты и только факты.
Почему же он на Юленьку смотрит? Чего ждет? Она дома была. Пыталась заснуть, думала, а потом ходила по квартире.
– Но факты пока против вас… но я готов, да, готов вам помочь. В память о Стефочке, о Данцеле… помогу, постараюсь помочь, сделаю все, что в моих силах.
И снова врет. Видит ли кто-нибудь, что он врет?
– Но мне нужно иметь полную информацию, обо всем, что происходило, происходит и произойдет! Я хочу знать все и обо всех, и только так, да, да, только так я сумею что-то сделать.
– А вы сумеете? – Дашка отпустила руку и с нажимом повторила вопрос: – Вы сумеете вытащить Илью?
– Несомненно, милая леди, несомненно! Итак, пожалуй, начнем… Юленька, свет очей моих, не будешь ли ты столь добра, чтобы кофею сделать? Да, да, с кардамоном и какао, как прежде. Не помнишь?
Не помнит. Ничего не помнит.
– Не помню я, во сколько я домой вернулась, – Магда сжала кулаки, ощущая, как ногти впиваются в кожу, больно, но это хорошо, боль отрезвляет, боль заставляет думать и держаться, скрывать эмоции.
А этот, напротив, он только и ждет, когда же Магда ошибется и выдаст нужную реакцию. У этого, напротив, отделенного столом-барьером, уже и теория имеется, версия закономерная и достоверная, разложенная по полочкам и жаждущая перекочевать из головы на бумагу. А там, глядишь, бумажка к бумажке – и путь открыт.
Дальняя дорога и казенный дом…
Старая карга вечно про них бубнила, вытащит колоду, смешает и швыряет карты по одной на пол, хохочет, повизгивает, тычет пальцем да приговаривает про дорогу, дом и короля червового, который на дороге стоит.
– И да, мы собирались пожениться! Господи ты боже мой! – Магда еще сильнее вонзила ногти в кожу и всхлипнула. Получилось довольно искренне, во всяком случае, тот, что напротив, поспешил изобразить сочувствие.
Тоже маска… у всех маски… и черта с два он сочувствует, скорее уж закипает тихой злостью, понимая, что ночь на исходе, тает рассветом, а значит, в очередной раз не выйдет выспаться, значит, снова зуд в глазах, тяжелая голова и одно-единственное желание – доползти до заката. А там, глядишь, рухнуть в кровать и не шевелиться, надеясь, что еще немного и сон придет. А тот, скотина этакая, не идет, пугаясь малейшего шороха, полосуя нервы, подталкивая…
Нет, это было давно. Это было раньше. И человек, тот, который напротив, живет иной, не Магдиной, жизнью. Может, у него-то как раз со сном все в порядке.
– Кто это сделал? Кто? – истерично, соответственно моменту, так, что человек вздрогнул и, отведя взгляд, пообещал:
– Выясним. Вы знакомы с Ильей Лядащевым?
– Ильей?
Вот уж и вправду неожиданный вопрос.
– Фамилия знакомая. – Магда разжала руки и положила на колени ладонями вверх. Если он не видит слез, то пусть хотя бы отметины станут тем маркером, который говорит о ее переживаниях. Ему, тому, кто напротив, нужны маркеры.
– У нас в группе была Дарья Лядащева. Рыжая такая.
Рыжая стервозная тварь, одна из многих. Впрочем, тогда все казались тварями. Все, кроме Юльки.
– Извините, но вряд ли мы знакомы, – решилась Магда. В конце концов, когда не знаешь, что сказать, говори правду: меньше шансов, что поймают на вранье.
– Ясно. А Шульма, он не упоминал эту фамилию? Имя?
– Нет.
– А… – шелест страниц потрепанного блокнота, темные пальцы на белой бумаге, лиловые чернила и желтые ногти. Цвета яркие, слишком яркие, и во рту знакомый мыльный привкус. Нет, только не сейчас. – А Юлия Светлякова? Такую знаете?
– Знаю. Мы дружим. Дружили. С университета.
– А почему перестали? – человек ловко вцепился в обрывок фразы. Как же его зовут? Ведь представлялся, имя, фамилия, отчество, удостоверение, вежливая просьба о разговоре… выскользнуло имя.
– Перестали… ну, вы все равно узнаете. Понимаете, бывает так, что личная жизнь, она… в общем, с Михаилом меня Юля познакомила. Они уже встречались некоторое время, ничего серьезного. Она вообще легкий человек, знаете, бывает так, когда из романа в роман. Каждую неделю новая любовь… нет, не подумайте, что я осуждаю, просто… мы с первого взгляда поняли, что подходим друг другу. Я и Миша. А тут она…
– Любовный треугольник?
Треугольник? Скорее уж многогранник, в котором меньше всего было любви. Расчет, планирование, вложенные силы, ожидаемые дивиденды, партнерство, брачные танцы во имя отдаленных перспектив… а любовь – это непрактично.
– Да. Любовный треугольник, – Магда потерла свербящие ладони о брюки. – Я долго тянула с разговором, все надеялась, что она сама остынет, тем более что Миша от нее отдалился… они уже и не встречались-то, ну, не жили, понимаете, о чем я?
– Понимаю.
– Вот. Поэтому я все-таки надеялась, что она правильно поймет, что удастся сохранить… все-таки столько лет вместе. Ее дружба много для меня значила.
За окном уже серая муть. Предрассветная, знакомая, которая собирается у земли туманом, а потом поднимается вверх, растворяя темноту, вытесняя ее этой болезненной белизной. И только когда черного почти не останется, выглянет солнце.
Нет в рассветах ничего красивого, тоска одна.
– Но не получилось, верно?
Доволен догадливостью. Или ему плевать? На Шульму-личность, вероятнее всего, плевать, а вот Шульма-дело беспокоит. И она, Магда, беспокоит как часть этого дела. А ее, в свою очередь, беспокоит этот тип с припухшими глазами, заплывшими то ли по причине регулярного недосыпа, то ли пьянства, не менее регулярного; с ломаным, криво сросшимся носом, со шрамом над губой и черной неряшливой щетиной.
Вот же скотство. Узнать бы, кто Мишку грохнул, лично удушила бы.
– Не получилось. Юлька – она не злая, избалованная только. Родители рано умерли, и Юлька с бабкой жила. А у той деньги были, она деньгами все проблемы и решала… ну да я не о том.
О том, о том… классовая ненависть. Небось того, кто напротив, не баловали. И кусок жизни ему клыками добывать пришлось, и оборонять от других, столь же голодных и жадных. А теперь ему кажется, что обманули, обещали больше, а дали меньше.
И таких, как Юленька, он ненавидит. Или хотя бы завидует.
– Она… она звонила ему. Сегодня, то есть уже вчера. Мне Миша говорил. Грязные женские приемы… знаете, из разряда шантажа… он поехал, чтобы поговорить и…
– Избил?
– Нет, что вы, Миша не смог бы руку на женщину поднять! Юлька присочинила. Если не вернуть, то хотя бы отомстить, ну а получилось… Господи боже ты мой! Как я теперь без него? Как?