Теперь она понимала – хорошо, что не вышло, иначе лечение было бы другим. Вся жизнь была бы другой и, как знать, может, тогда и не осталось бы ее, Магды, вовсе. А себя в отличие от собак Магда любила.
Со временем она научилась не только предсказывать приступы, но и контролировать, а порой и вовсе отодвигать, вытеснять силой воли, взнуздывая то, иное существо, обитавшее внутри. Сегодня, правда, не получилось…
Снова хлопнула дверь, по спине ощутимо протянуло сквозняком, а на руке обосновался горячий солнечный зайчик. Еще немного тишины, еще немного покоя… еще немного мыслей о том, кто и зачем убил Михаила.
Не Леша – факт. У Леши ночью была Наденька и скотский трах со скотской пьянкой.
Но кто тогда? Юля? Юля-Юля-Юленька, случайная встреча, неслучайный человек в Магдиной жизни? Мстить решила? Слаба она для мести, но… может, и в ней кровь старой карги вскипела. Хотелось бы знать, у Юленьки случаются приступы?
Вряд ли. И жаль: хоть что-то общее было бы.
Он все-таки заснул, прямо в кресле, под монотонное, извиняющееся бормотание, в которое поначалу вслушивался внимательно, стараясь не пропустить ни слова, ни тона, ни движения.
Впрочем, иногда на нее было приятно смотреть, особенно в профиль, в котором не было ничего фарфорово-игрушечного, наоборот даже: профиль Дашкиной подруги отличался какой-то особой выверенностью линий.
Рисунок углем на мелованном листе… Алена когда-то пыталась рисовать, но у нее что-то там не получилось, и потому уголь, листы и планшет отправились на вечную ссылку в кладовку. А вот у учительницы Алениной, женщины пожилой, сухой и строгой, тяготеющей к толстым свитерам, широким брюкам да завязанным в узел волосам, как-то получалось двумя-тремя линиями создать нечто особенное.
Юленька ей понравилась бы, особенно если в профиль.
Кажется, именно на моменте, выборе ракурса Илья окончательно потерял нить беседы и провалился в сон. А проснулся от того, что кто-то настойчиво тряс его за плечо.
– Ну вставай же! Нет, ну Юль, ну ты посмотри на него! Ты распинаешься, а он – дрыхнет! Ильюха, вставай!
Встал, послушно, еще не очень соображая, зачем его поднимают, просто преодолевая сонную слабость тела, покачнулся, ухватился рукой за узкое Дашкино плечо и только тогда открыл глаза. И тут же закрыл, спасаясь от света.
– Наверное, нам всем следует отдохнуть, – мягко произнесла хозяйка чужого дома. – Ночь выдалась… напряженной.
Запнулась и, наверное, покраснела. Такие, как она, краснеют по любому поводу. Такие, как она, не внушают страх прожженным типам вроде того адвоката. А он явно испугался.
– Вам лучше будет остаться здесь, – снова тон, не терпящий возражений, да и как возражать, когда, несмотря на все Дашкины усилия, тянет в сон. – Идем, Даша, я покажу комнаты.
Надо же, комнаты… гостевые… а у них с Дашкой одна на двоих была, и то роскошь. Трехкомнатная квартира от отцовского завода… Нашел о чем вспоминать, в квартире теперь Дашка обитает с сыном, его, Ильюхиным, племянником, и родителями, которые, правда, большую часть времени проводят на даче, но все равно как-то уж он привык думать о квартире как о родительской.
На кровать Илья рухнул, не раздеваясь, уговаривая себя, что лишь немного вздремнет, а потом… о том, что будет потом, он снова не успел додумать – заснул. И снова, как прошлый раз, разбудила его Дашка.
– Вставай же! – она забралась на кровать и теперь норовила занять место – у стены. – Просыпайся!
– Я проснулся и сейчас свалюсь.
– Не свалишься, – Дашка выплюнула рыжую прядку, забравшуюся в рот. – Ты ловкий. И толстый. Подвинься.
Илья подвинулся, а заодно и огляделся, сколь это было возможно, не вставая. Впрочем, гостевая комната была невелика, одну стену ее почти полностью занимал массивный шкаф, вторую – книжные полки и кровать. В углу виднелся стол, прикрытый белой скатертью, на нем – массивная лампа, точно такая, как у родителей, только тканевой абажур не красный, а синий. На полу растянулся полосатый палас.
– Илья, ты же не убивал? – Дашка легла на бок и подперла щеку ладонью, длинные ярко-алые когти ее выделялись на белой коже. – Скажи, что не убивал!
– Не убивал.
– Нет, ты не так скажи, ты… скажи, чтобы я поверила!
– А ты не веришь?
Факт не разозлил и не обидел, скорее удивил, но и удивление исчезло, стоило вспомнить о событиях прошлой ночи. В конце концов, он и сам сомневаться начал.
– Верю, конечно, – фыркнула Дашка. – Как я тебе не поверю, если ты – брат?
Действительно, веская причина.
– Я же точно знаю, когда ты врешь, – завершила она и, коснувшись лба, добавила: – У тебя морщина вот тут появляется. А еще левый глаз косить начинает!
– Неправда!
– Правда, я лучше знаю… Илья, ты ведь не собираешься и дальше ей помогать? Нет, ты на меня смотри, не отворачивайся! Ты… ты и так уже…
– Да, уже. Даша, вот именно, что «уже», он ведь прав был, адвокат этот. Как отпустили, так и посадить могут. Понимаешь?
Она понимала, закусила губу, упрямо насупилась, как в детстве, когда не желала признавать поражения, и ресницы дрожат, значит, вот-вот расплачется.
– Дашуль, единственный мой шанс – найти того, кто реально убил. Все, других вариантов нет. И подружка твоя мне поможет. Ну ты же сама ее мне сватала!
– Я передумала.
Поздно. Да и не зависит уже ничего ни от Дашкиных желаний, ни от его собственных, ни даже от Юленькиных…
Кто она такая, маленькая хозяйка большого дома? Почему живет одна? Почему живет здесь, в месте, совершенно не подходящем ни ей, ни кому бы то ни было вообще?
– Расскажи о ней, – попросил Илья. Дашка кивнула, открыла рот, собираясь начать рассказ, и тут же закрыла, прикусив губу. Выражение лица у нее сделалось обиженным, растерянным, таким, каким бывало крайне редко.
– Она… Илья, знаешь, а я вот поняла, что ничего про нее не знаю. Вообще ничего! Ну нет, кое-что знаю, конечно, что училась она хорошо, Юлька вообще старательная, исполнительная, тихая очень. Мышка серая при черной кошке… это я про Магду, та еще стервь. А Юлька… она с бабкой жила. Даже с двумя…
Вертикальные складочки на Дашкином лбу, ранние морщинки вокруг глаз, припухшие, сонные веки с темными потеками туши, как обычно – смыть косметику было лень.
– Вообще мы долго ничего про нее не знали, она ж такая… ну никакая почти, ни рыба ни мясо, всегда в тени, всегда в стороне. А тут заболела и позвонила… Или я ей позвонила? Вот черт, не помню!
– Не важно.
– Важно, Ильюх, в этом доме все важно. Я пришла, вечер был, зима, а у меня сапожки новые, те, которые я у Ляльки по дешевке купила, помнишь, красные, нарядные такие.
– Это целлофановые которые?