– Чтобы не делиться.
– Да ну, – Георгий фыркнул, – вы не понимаете, Элка – это моя страховка, Есенин ее любил. По-настоящему, хоть командовал, но любил. Мы бы поженились, и он не тронул бы меня, если б нашел. Это Элла сказала, а она умная…
Дверь Пыляев открыл не сразу, Аделаида Викторовна даже заволновалась, что мальчишка, несмотря на предварительную договоренность, ушел. И Никанор забеспокоился, небось чувствует грядущие неприятности, а в том, что неприятности будут, Адочка почти не сомневалась. Еще она отчетливо понимала – Есенин не сдержит слова, слишком опасен для него Георгий, и слишком умен старик, чтобы не осознавать этой опасности. Никанор прихлопнет мальчика, как муху, и глазом не моргнет. Плевать он хотел на все обещания, вместе взятые.
Скотина. Старая обида сжигала душу. Она рассчитается, за все рассчитается…
Дамиан все-таки открыл дверь, и Никанор, моментально сориентировавшись, разыграл очередную сценку. Его изобретательности и театральному таланту можно было лишь позавидовать, секунда – и перед благодарными зрителями в количестве двух штук предстал сгорбленный, измученный жизнью старик. Седые волосы, лицо, изборожденное морщинами, мудрые и бесконечно печальные глаза…
– Ну, здравствуй, сынок, – проскрежетал Есенин. Артист. Однако Дима игру не поддержал. Не понял. Аделаида Викторовна отвернулась, чтобы Никанор не заметил насмешливой улыбки. Единственными приличными словами в длинной и прочувствованной речи Пыляева было словосочетание «иди ты», ну, может, еще предлоги. Хорошо хоть дверь не захлопнул.
– В квартиру пригласишь или прямо на пороге разговаривать будем?
– А нам разве есть о чем разговаривать?
– Ну, – Никанор с заговорщицким видом подмигнул Адочке, – два человека, которые столько лет не виделись, всегда найдут о чем поговорить… К примеру, хочешь знать, кто девку твою на тот свет спровадил? Ты ведь, кажется, жениться на ней планировал, а тут такая незадача… Что-то не везет в последнее время невестам, то Элка, то твоя эта… Извини, забыл, как зовут… Ну что, любопытно?
– Проходи, – Пыляев посторонился, пропуская гостей, – в комнату давай.
– Помню, помню… Надеюсь, ботинки снимать не заставишь? Твоя мамаша вечно пыталась меня воспитывать. «Никанор, разуйся!» «Никанор, вымой руки!» Тьфу, дура, как и все бабы! – Есенин продолжал играть роль полумаразматичного деда, но, судя по брезгливо-равнодушному выражению лица, Дамиан ему не верил.
– Заткнись, а? – попросил Пыляев. Достаточно вежливо попросил.
– Так, – хихикнул Никанор, – коли я молчать буду, разговора не получится. Скромно живешь, однако. Телевизор… компьютер… работаешь, что ли?
– Работаю. Аделаида Викторовна, присаживайтесь, – Дамиан подвинул кресло поближе к окну, в квартире все еще воняло газом. Находиться здесь, скорее всего, безопасно, Пыляев вон жив-здоров, но дышать свежим воздухом приятнее. Однако кресло занял Есенин, то ли из вредности, то ли из других, одному ему ведомых соображений. На долю Аделаиды Викторовны остался диван, надо же, тот самый, который они со Стаськой выбирали, а потом еще и волокли на второй этаж, потому что грузчики напились и вывалили покупку прямо перед подъездом. А Мария, неужели она умерла на этом самом диване? Нет, она спала на кровати, там, где Дамиан сидит. Интересно получилось, Никанору придется выбирать, за кем следить – или за сыном, или за старой подругой. Адочка почти не сомневалась, кого он выберет.
– Ну, сынок, рассказывай, как ты тут без меня жил? Работаешь где или, как твой болезный дружок, с мамкиной юбкой расстаться не в силах? Что молчишь, нехорошо старика игнорировать, я ж и обидеться могу. Уйду сейчас, а ты гадай, кого за невесту благодарить. – Игра в дедушку доставляла Никанору истинное наслаждение. Он широко улыбался, демонстрируя белые ровные зубы, которые выглядели почти как настоящие. – Ну, и кто ты у нас? Экономист, юрист, кто?
– Программист.
– Да иди ты! – поразился Никанор. – И что, прибыльная профессия?
– Мне хватает.
– А раз хватает, – голос генерала задрожал от ярости, – какого черта ты на чужое позарился?! А? Отца родного обокрасть задумал! Где камень?
– Он мой, – спокойно ответил Пыляев. – «Кали» принадлежит мне по праву.
– Да ну? Твои права, щенок, в Конституции записаны!
– Иди ты…
– Я-то пойду, – прошипел Есенин, – только ты, сучонок, этого не увидишь!
Дамиан только усмехнулся, и его спокойствие окончательно вывело старика из себя.
– Думаешь, я совсем в маразме? Нет, сынок, я не маразматик. – Пистолет появился из ниоткуда, так, во всяком случае, показалось Адочке. Никанор просто поднял руку и продемонстрировал оружие, больше похожее на игрушку. Ствол умещался в ладони, но выглядел более чем серьезно. – Не дергайся. Тебя, моя дорогая ведьма, это тоже касается.
– Выстрелишь? – В отличие от Аделаиды Викторовны, Пыляев к появлению оружия отнесся спокойно, даже равнодушно.
– Не сомневайся. Итак, Дамиан, будь хорошим мальчиком и верни папе его игрушку. Только предупреждаю, двигаться медленно и из поля зрения не выпадать.
– А если он не здесь?
– Тогда пойдем вместе… Или поедем. Но, сдается мне, никуда ехать не придется. Ну!
Пыляев даже не шелохнулся.
– Ох, у меня такое чувство, сынок, что ты чего-то недопонял.
Адочка очень хорошо знала этот ледяной тон, предупреждение, сродни раздутому капюшону кобры.
– Ты про Машу рассказать собирался.
– Собирался, значит, расскажу. Потом.
– Сейчас.
– А если я второе колено прострелю? – Черное дуло медленно опустилось. – Будет больно.
– Боли я не боюсь, а вот без моей помощи камень ты не найдешь. Гарантирую. Не веришь – рискни.
Аделаида Викторовна зажмурилась в преддверии выстрела. Нет, определенно этот мальчишка – натуральный сумасшедший, разве он не видит, с кем имеет дело? Или надеется на родство? Да плевать Никанору на всех родственников! Выстрелит, как пить дать выстрелит. Он всегда добивался желаемого, но Есенин вдруг рассмеялся.
– Молодец, что не боишься, хвалю. Ладно, договоримся так, я тебе информацию, ты мне камень. Кстати, твоя мамаша сама мне его отдала, добровольно, без всякого, прошу заметить, давления со стороны. Значит, тебе интересно, кто девку убил? Как бишь там ее звали? Маша, да? Мария… Хорошее имя, русское, а то развелось, понимаешь, всяких там Виолетт с Изольдами, моя тоже дура, дочку Элкой назвала. Ну, да какой с бабы спрос.
– Короче!
– Короче… Ишь, какой нетерпеливый. Ну, короче, так короче. Ада, не желаешь просветить мальчика, чем тебе его невеста не угодила?
– Вы?
Аделаида Викторовна обеими руками вцепилась в сумочку. Ну зачем Есенину понадобился этот цирк, ради чего? Из желания доказать, что он самый сильный, самый умный и самый хитрый, а остальные в его руках не более чем куклы, или из мести? Но если тут кто и должен мстить, то она.