Капитан предупреждающе махнул рукой.
– Маньяка вашего мы задержали. Запольский Владимир Владимирович пока не сознался, но против него имеются серьезные улики, поэтому, думаю, признание вопрос времени. В общем-то и все, мне пора. Обо всем остальном вам Димка пускай рассказывает, он в курсе. А мне… Если что – звоните. И будьте осторожны.
С уходом милиционера разговор умер, как-то с самого начала вышло, что беседовала я с Антоном Сергеевичем, а Пыляев лишь присутствовал.
– Привет. – Молчание действовало на нервы, складывается впечатление, будто необходимость говорить со мной его тяготила.
– Привет.
– Рассказывай. – Согласно совету доктора, я улыбалась.
– О чем?
– Обо всем.
Снова молчание. Напряженное, тягучее, почти враждебное, еще немного – и я просто уйду. Я не стану навязывать свое общество человеку, которого оно гнетет.
– Ты чуть не погибла, – произнес Димка, глядя поверх моей головы. – Я… Я виноват…
Опять двадцать пять. Что на этот раз?
– Я не должен был уходить, но подумал, что в моей квартире тебе точно ничего не угрожает. Я почти догадался, понимаешь?
– Не понимаю. О чем догадался?
– О том, что… Ну, это как озарение было. Все в одной точке сошлось – Элка, «Кали», контрабанда… Она ведь не случайно узнала, она с самого начала была в курсе… Я должен был за тобой присматривать, обещал ведь Антохе, но тут… Мне хотелось поделиться догадкой, поговорить, не по телефону, а с глазу на глаз, вот и поехал к Антону…
– Вы знакомы?
– Да. Давно. Учились вместе. Один факультет, одна комната в общаге…
– Он что, тоже программист?
– Антоха? Да нет, не программист, юрист. Я ж сначала юридическое получил, а уже потом на второе высшее пошел.
– Умный, да? – Мне стало стыдно за собственное образование, у Пыляева два высших, а я техникум с трудом окончила.
– Ага. Знаешь, как тетушка говорит? Умный, как два дурных, – это про меня. А вообще… После универа мы с Антохой почти не общались, своя жизнь, свои проблемы, сама знаешь, как это бывает. Я его, когда увидел, удивился.
– Это когда Гошку задержали?
– Да.
– Это он тебе про маньяка рассказал?
– Он.
– Тогда почему… Ну… Когда Светлану…
– Почему он меня не отпустил? – догадался Пыляев. – Права не имел. Дружба – это одно, а тело в багажнике – совсем другое. Он душу из меня вытряс, требуя покаяться.
– А ты не каялся?
– Не каялся. Потом ты пришла со своим алиби.
– С твоим алиби, между прочим.
– Хорошо. С моим, так с моим. Антоха поручил мне присмотреть за тобой, а я не справился…
– А Запольский, он точно…
– Убийца? Не знаю, но раз Антоха говорит… А я Карину нашел.
– Поздравляю. – Ну и зачем нужно было это говорить? Подумаешь, Карина, нет мне никакого дела до его Карины.
– Не дуйся. Это очередная пассия Геры. Он тогда, ну, в офисе когда был, мой телефон прихватил, а потом пить дальше пошел, в баре с этой Кариной познакомился, только почему-то моим именем представился, а потом еще и мой номер оставил, ну, знаешь, как это, позвонил с моего телефона, а она запомнила. Я тут ни при чем!
– А нечего телефонами разбрасываться.
Мы долго говорили: о делах, делишках и погоде, о том, что апрель в этом году холодный, а в прошлом, наоборот, жара была, что в Демкиной квартире старые обои пропахли газом и теперь придется делать ремонт, о том, что Никанор умер и Гошку, скорее всего, посадят, если не за убийство по неосторожности, то за контрабанду точно. Еще Дамиан рассказал, что легендарная «Кали», вокруг которой кипели страсти, на поверку оказалась вовсе не рубином, а шпинелью. Смешно. Странно только, что Есенин со всей его подозрительностью не догадался показать камень ювелиру. Боялся? Или… Впрочем, гадать бесполезно, правды мы не узнаем никогда.
Еще Толик погиб, глупая автомобильная авария на МКАД… Димка случайно обмолвился об этом, а рассказывать подробнее отказался наотрез, а я и не настаивала.
Фирму, скорее всего, закроют, немного обидно, но я уже почти свыклась с мыслью, что «Скалли» мне не принадлежит. Придется начинать все сначала.
А собственно говоря, почему бы и нет? Послезавтра меня выписывают.
«Послезавтра» наступило поразительно быстро.
Сразу после завтрака я спустилась в холл, часы на стене показывали четверть одиннадцатого. В принципе, я и сама понимала, что еще рано, Димка обещал заехать утром, но утро – понятие растяжимое, поэтому не удивлюсь, если придется прождать час, а то и два, и следовало бы не торчать посреди холла одинокой березой, а найти себе интересное занятие. Но не могла я больше сидеть в палате, домой хотелось страшно, знать бы еще, где теперь этот дом находится.
– Уже убегаете? – Медсестра, дежурившая в регистратуре, дружелюбно улыбнулась. – Вызвать такси?
– Да нет, спасибо, за мной заехать должны. И знаете… – Медсестра смотрела с профессиональным дружелюбием, и от этого мне становилось немножко неудобно, все-таки она – занятой человек, а я тут стою, разговорами посторонними отвлекаю. – Я, наверное, в сад пойду… Солнышко на улице… Если вдруг…
– Обязательно скажу, где вас найти, не волнуйтесь. Может, сумку здесь оставите?
– Сумку? А, нет. Она не тяжелая.
Больше вопросов мне не задавали.
Самое смешное, я даже дойти до садика не успела – Иван, наш курьер, перехватил меня прямо на выходе.
– Мария Петровна, здравствуйте… – Иван переминался с ноги на ногу, он вообще жутко стеснительный. – Я за вами…
– Тебя Дима послал? – на всякий случай уточнила я.
– Дима? Да, да, Дамиан Никанорович просил… – Курьер нервно сглотнул. Странный он человек, точнее, странно, что он работает курьером. Солидный мужчина лет сорока, немного застенчивый, но очень добрый и услужливый. Сколько ж он у нас работает? Пару месяцев? Да, правильно, до Ивана курьером был Стас, но он уволился, причем как-то очень быстро, мы даже замену найти не сумели и неделю мучились без связи, а потом появился Иван. Быстро же мы привыкаем к людям.
– Ну… Так… Пойдемте? – Удивительный у него взгляд, по-собачьи преданный и нечеловечески печальный.
– А сам он почему не приехал?
– Не смог… Это… Совещание… Фирму… Долги… Вот. Не хотел, чтобы ждали…
– Понятно. – Значит, Димка все еще носится с идеей выкупить «Скалли». Иван бодро топал по узкой, посыпанной мелким гравием дорожке, а я брела следом и тихонько вздыхала. Идти пришлось достаточно далеко – на территорию больницы въезд транспорта был запрещен, за исключением машин «Скорой помощи», естественно. Вот и ворота, и стеклянная будка, в которой дремлет охранник, будить его мы не стали, поднырнули под шлагбаум и очутились на улице. К моему удивлению, улица ничем от больницы и не отличалась: то же солнце, те же деревья, те же воробьи.