– Драсте, – сказал он, сунув руки в карманы ярко-красной, лаковой жилетки. – Привет.
– И тебе.
– А мы, это... тут будем?
– Ну а где? – Ксюха подошла к машине и забралась на водительское сиденье. – Рассказывай давай.
Похоже, подобного приема парень ну никак не ожидал, он смутился, поник и не слишком-то радостным тоном принялся излагать добытые факты.
По всему выходило, что стоял некогда на берегу озера дом иностранного купца по фамилии Мэчган, урожденного англичанина, перебравшегося в Россию при Петре I. За какой надобностью англичанину понадобились эти земли, история умалчивает.
Выдав эту информацию, Пашка замолчал.
– А дальше?
– Что дальше?
– Вот и я тебя спрашиваю: что дальше? Ты ж про дом и по телефону сказать мог. Мог ведь?
– Ну...
– Теть Оль, идем отсюда, толку от него как с козла молока. – Ксюха выбралась из машины, презрительно стряхнула невидимую грязь с джинсов и бросила: – Я его как друга...
– Как друга могла б и к себе пригласить, – огрызнулся парень. – А вообще сгорел дом. Лет через двадцать после постройки сгорел. Вот так-то!
– Сгорел?
– Сгорел.
– Сам?
– Ну Ксюха, откуда ж мне знать, сам или не сам? Я ж не гадалка, я с документами работаю. Я весь день в архивах вчера проторчал, мотался с одного в другой как бобик, а ты... – Он выпятил нижнюю губу и насупился. Обиженное выражение лица Пашки ну никак не вязалось с его ростом и габаритами, но было искренним, выражавшим всю глубину испытываемой им тоски и боли. Ксюха виновато понурилась, но тут же дернула плечиком и задрала нос, делая вид, что Пашкины обиды ей совершенно неинтересны.
Дети, какие они все-таки дети!
– Так что, мне уезжать, да?
– Тетя Оля! Ну... ну скажите ему... скажите! Нельзя ему в дом! Я ж сама не против, но Вадик...
– А Вадику мы скажем, что Павел приехал ко мне. Он мой... – Ольга задумалась, прикидывая, кем ей может приходиться сей отрок, и выдала единственное, что пришло в голову: – Он сын моей давней подруги, которая просила за ним присмотреть.
Пашка и Ксюха недоверчиво хмыкнули. Да, версия была не самая удачная.
– Или лучше я – его репетитор.
Ну да, есть же у нее, в конце-то концов, высшее образование.
– По английскому языку, – добавила Ольга.
– Я вообще-то испанский учу...
– Будешь теперь учить и английский. – Ксюхе идея понравилась и, подтолкнув знакомого в сторону машины, она велела: – Давай. И ты, теть Оль, на заднее. Только, чур, быстро не гнать. И вообще осторожно, я...
Вовремя спохватилась, замолчала и помрачнела. А Пашка и не заметил перемены в настроении подруги, он был счастлив и весел... знал бы, во что лезет.
Доставали тело долго, сначала пытаясь подцепить длинной, сучковатой палкой, найденной тут же, на бережку, когда та переломилась, пошли к машинам за веревкой, долго спорили, решая, кому лезть в зеленую озерную муть, потом все равно тянули время, пытаясь заарканить руку с берега. Но петля все время шлепалась рядом, тонула, выволакивала со дна клочья ила и водорослей, облеплялась ими, становясь скользкой и мерзкой с виду.
Пришлось-таки лезть. Нет, не Шукшину, но воображение некстати разыгралось, как будто это он вошел в озеро, ноги погрузились в мягкую подушку тины, щиколотки коснулось что-то холодное, скользкое, чтоб тут же исчезнуть, а вода добралась-таки до закатанных брюк, прилепив на калоши зелененькие кусочки ряски.
Мерзость! Скорей бы отсюда убраться.
– Есть! – заорал оперативник, набросив петлю на белую руку, и быстро, слишком уж быстро выскочил из воды, принялся спешно отряхиваться. Никто не сказал ни слова, и снова чудилось: понимают. Сочувствуют. И не грязи – ее в работе полно, а именно тому, что пришлось лезть именно в это треклятое озеро.
– Тяните, чего стали! – рявкнул Шукшин, отвлекаясь от неудобных мыслей.
Взяли, дернули... не идет. Только рука под водой исчезла, а веревка натянулась, задрожала толстою струной. Ох не к добру это...
– Ну? – Антон Антоныч ухватился за пеньковый хвост, обернул вокруг ладони и, примерившись, приказал: – Давайте на счет «три».
– Не оборвать бы, – заметил эксперт, вглядываясь в воду. – Если за коряжину зацепилось...
– То что, нырять прикажешь?
Только плечами пожал. Ну да, нырять-то не ему... а что, может, и вправду водолазов вызвать? Пусть выволокут тело на бережок, а заодно на предмет наличия русалок эту лужину исследуют. Но заманчивую мысль Антон Антоныч отверг: пока созвонишься, пока дождешься, нет, лучше уж самим.
– Раз...
Веревка натянулась.
– Два... три!
Рывок, едва различимый ухом треск, скользящие по мокрому песку ноги, веревка, впившаяся в руки жестким волокном, напряжение... движение.
– Поддается! Налегай! – Антона Антоныча вдруг захлестнул азарт: – Врешь, не уйдешь... отступаем, потихонечку. Вот так.
Не больно-то и нужно было это его руководство, все и так знали, что делать, но молчать было выше сил. Дело двигалось, тело тоже, и вот уже у берега вода вспучилась темным горбом, обняла добычу мокрыми лапами и отступила, оставляя нечто несуразное, облепленное илом, водорослями и чем-то еще.
Пленка, черная полиэтиленовая пленка, которой огурцы в теплицах накрывают. Гладенькая, блестящая, стремительно нагревающаяся под яркими солнечными лучами.
– Тоже наш клиент, – сказал Вадька, указывая на размозженную голову. – Ну что, Шукшин, мои тебе соболезнования.
Толку-то от них, от соболезнований. Антон Антоныч, зажав нос, обошел тело. Пленкой были обернуты только ноги, отчего складывалось впечатление, что не ноги это, а самый настоящий русалочий хвост, правда, не зеленый и чешуйчатый, а темный, лаковый, как у дельфина.
Дельфины в Сочи... Ленка не простит.
Но и эти проблемы отступали все дальше и дальше, сменяясь здоровой злостью. А Шукшин все смотрел и смотрел. Запоминал. Бечевку, которая полиэтилен перетягивала, авоську, набитую камнями и к ногам прикрученную, – из-за нее-то и не шло тело. Кургузый пиджак, не то серый, не то коричневый, но застегнутый на одну пуговицу, седые волосы, слипшиеся, склеившиеся, прикрывшие раны.
Глядеть было на что, и Антон Антоныч, превозмогая отвращение, глядел, потому как знал за собою одну особенность: чем злее он, чем больше ненависти к преступнику, тем лучше ему, Шукшину, работаться будет.
– Из местных, видать. Может, поспрашивать пойти? Деревня-то рядом... – мягко предложил эксперт, распаковывая чемодан.
А мысль здравая, и Шукшин, еще немного помаявшись на берегу – хотелось запомнить все в мелочах, – направился к Погарью.