– Дальше. Что там с сестрой?

– Дальше… Дальше я пытался дозвониться – глухой номер, тогда пробил адрес и поперся на квартиру. Там никого, я стоял, как дурак, и колотил в дверь, а потом Татьяна появилась.

– Откуда появилась?

– Ну, не знаю, может, из школы, может, еще откуда-нибудь, она по лестнице поднималась и спросила, чего мне надо. А потом начала реветь, что Сергей пропал. Мы с ней тогда поговорили, и она отдала конверт, который якобы для меня предназначался.

– Почему «якобы»?

– Там моя фамилия стояла, а внутри билет, точнее, листовка. Приглашение на встречу с учеником Великого Мо, и больше ничего. Я еще решил, что Курпатов мне ниточку к Юльке оставляет, я потянул и вышел на Андрея. А Татьяну убили. Тогда милиция думала, что она от передозировки умерла, дело закрыли, теперь вот снова…

– А она не от передозировки? – Анастасия соизволила открыть глаза, но смотрела отчего-то не на Егора, а на свои руки. На всякий случай Альдов тоже поглядел на ее руки. Ничего особенного, руки как руки, пальцы тонкие, длинные, ладошка узкая, а на запястье тонкий белый шрам, странно, что Егор раньше не замечал его.

– Если физически смотреть или физиологически – не знаю, как правильно, – короче, формально они правы – передозировка, но на самом деле, понимаешь, ну не похожа была она на наркоманку, домашняя девочка, милая, пушистая… Откуда у тебя шрам?

– Что? А, от наручников.

Наверное, у него на лице отразилось что-то такое, поэтому Анастасия и объяснила:

– Не бойся, я не преступница, просто… Пророк, ну, он боялся, что я сбегу, и… Оно не страшно, только зимой холодно было очень… Это как ожог, только от холода, понятно?

Куда уж понятнее. Ее держали на цепи, как собаку, а зимой было холодно, поэтому на месте, где металл соприкасался с кожей, остался ожог.

– И не надо меня жалеть, ясно?!

– Можешь поверить, не стану. Дальше слушать будешь или как?

– Буду. – А руки она все-таки под стол спрятала. Стесняется? Стыдится? Чего? Усилием воли Егор заставил себя вернуться к неприятным воспоминаниям. Он рассказал ей все, как было, и про звонок Татьяны, и про то, как он спешил, но застрял в пробке и поэтому не успел, и про старуху-соседку, которая рассказала про «друзей брата», и про похороны, про гроб, ресторан и памятник, которым он пытался откупиться от собственной совести.

Вместе с рассказом вернулась и ненависть. Правильно, нечего жалеть эту кошку драную, она сама полезла в гости к Богу, а Татьяна была ни в чем не виновата, она хотела жить и беспокоилась о брате, а теперь Альдова обвиняют в смерти этого самого брата. И еще в двух смертях. Или даже в трех, если привяжут и Татьяну.

Но почему же его все-таки отпустили?

Ведьма

Наверное, догадайся Альдов, что я его жалею, – убил бы на месте. Но, к счастью, подобные мысли не приходили ему в голову.

Четыре черненьких чумазеньких чертенка… Из милиции я уходила, поджав хвост. Это надо было столько глупостей натворить. Поехала. Нервы следователю трепала, у бедолаги аж уши покраснели и щеки пятнами пошли. Он понимал, что я вру, а все одно слушал. А мог бы и посадить. И Егору мое выступление не помогло. Впрочем, его же отпустили. Я ждала весь вечер – то ли звонка от почтеннейшего Сергея Федоровича, то ли его визита с извинениями, то ли следователя Васютку, пришедшего арестовать меня за вранье. Сидела и ждала хоть чего-нибудь, и заснула, утомленная ожиданием. Проснулась же от взгляда.

Альдов, сидя на корточках возле кровати, внимательно смотрел на меня. Он просидел минуты две и ушел мыться, мне же хотелось петь от радости. Выпустили.

Четыре черненьких… Он тоже думает о неизвестном враге. Чашка утопает в широкой лапе-ладони, на лбу две параллельные морщины, шрам над левой бровью побелел, челюсть слегка вперед выдвинута. К бою готовится, человек-медведь.

Или волк?

Я вовремя вспомнила о перстне, который следовало вернуть хозяину, однако расставаться с необычной игрушкой не хотелось. С золотым волком в кармане я чувствовала себя защищенной.

– Я одного понять не могу, – признался Альдов, – зачем?

– Что зачем?

– Зачем кому-то понадобилось подставлять меня? Вот смотри, Сергея убрали, поскольку он почти докопался до правды. Андрея – потому что стал мешать, рано или поздно, но я бы до него добрался и выдрал правду. Случайно или специально, но обоих застрелили из моего пистолета. Причем оружие я потерял именно тогда, когда встречался с Андреем. Понятно?

– Угу.

– Дальше. Пашка. Он хотел кинуть меня на бабки, сама видела, а когда не получилось, разозлился. Он придумал ответный ход, и боюсь, если бы не пуля в голове, его месть удалась бы. Но зачем убивать его?

– Тоже мешал? Мог на след вывести?

– Какой след? След чего? Если у Пашки имелся компаньон, то он бы подождал, пока ты подпишешь документы, а уже потом стрелял. Понимаешь?

– Не очень. – Перстень в кулаке согревал. Я кожей чувствовала дружелюбную волчью улыбку.

– Ну как! – Егор затарабанил ладонями по коленям, не сиделось ему спокойно: нервничал или просто злился от моей тупости? – Твоя подпись – это очень много. Ты бы отдала фирму Пашке. Или другому человеку, на которого он бы указал. Пашка с компаньоном получили бы «Агидель», только после этого убийство имеет смысл. Мошенники не поделили награбленное, в результате чего появился труп. Печально, но объяснимо. А труп появился ДО ограбления. Понимаешь? До!

– Понимаю.

– Если Пашка мешал этому неизвестному второму, то, все одно, убить его можно было и после. Час ничего бы не изменил. Даже не час – минута. И два трупа: неверная жена и молодой любовник. А я стал бы главным подозреваемым. Пришел, увидел и в приступе ярости прикончил обоих. Как тебе такой вариант?

Честно говоря, хуже некуда. Ни подозреваемой, ни убитой мне быть не хотелось. Но в словах Егора был смысл. Действительно, почему Кускова убили до встречи?

– Глупо получается. Если я кому-то мешаю, то проще убить меня, чем устраивать подобный спектакль.

– А если дело не в тебе? Если дело в нем?

– В ком?

– В четвертом черте?

– Что?

– Ну, – я смутилась, – знаешь, есть такая детская считалочка: четыре черненьких чумазеньких чертенка чертили черными чернилами чертеж. Трое убиты, осталось найти четвертого, он знает чертеж и расскажет о нем. А я твой перстень нашла.

Повинуясь импульсу, я выложила находку на стол. При свете электрической лампы золото походило на латунь, а волк выглядел совсем уж ненастоящим.

– Спасибо. – Альдов сгреб кольцо. – Я и не заметил, что потерял его. От отца досталось. А ему от деда.

– Семейная реликвия?