Гера нетерпеливо приплясывал на улице, а Локи, наверное, уже в сотый раз подряд, набрал номер.

Лия

Все оказалось – проще некуда. Учителя расходятся по домам, девочки – по комнатам. Женское общежитие располагалось в четырехэтажном здании. Пожалуй, здесь можно было бы разместить в два, а то и в три раза больше народу, но Анна Александровна объяснила, что расширение предполагалось, но было запрещено очередной комиссией, вот и остались лишние площади. Правда, на мой взгляд, распорядились ими вполне разумно: на первом и втором этажах разместились кухня, столовая, прачечная со стиральными машинками, специальная комната для сушки белья, огромный актовый зал, где отмечались всякие праздники, типа дней рожденья, восьмого марта и так далее, и зал со спортивными тренажерами. На третьем и четвертом – жилые блоки, каждый рассчитан на четырех девочек. В блоке две комнаты плюс санузел. Очень даже ничего комнаты, с ремонтом и хорошей мебелью. Если бы еще половина окон не выходила на глухой цементный забор – вообще был бы полный порядок. Хотя, третий и четвертый этаж были как раз над забором, и вид из окон открывался неплохой – серые улицы, круглые белые фонари, машины, снующие туда-сюда, светящиеся изнутри витрины… Короче, стандартный техногенный пейзаж.

Что касается дежурства – мне вменялось оказывать посильную помощь Анне Александровне, но она прекрасно справлялась сама, я же бесцельно бродила по корпусу, пытаясь сообразить, что из увиденного мною могло бы представить интерес для Локи… Наверное, ничего. Вечер проходил вполне мирно, если не считать того, что мы снова поссорились с Машей. Я спросила ее, как проходит выполнение задания, а она послала меня на три неприличные буквы. Слово за слово, и я весьма обогатила свой запас ненормативной лексики. С девочкой явно творится что-то не то, завтра обязательно нужно сказать об этом Светлане, если она тут за психолога, пускать и разбирается, а я на эту малявку собственные нервы тратить не собираюсь.

Стрелка на часах подползла к девяти – отбой. Мы с Анной Александровной обошли поочередно все комнаты и выключили свет.

После отбоя Анна Александровна завалилась спать на крошечный топчан, стоявший в каморке, а я все бродила по зданию. Спать не хотелось, да и негде, топчан один, а дремать, сидя на неудобном стуле, я не приучена. Сходила в актовый зал, там было пусто, гулко, темно и страшно. В спортзал заглянула, но крутить педали велотренажера среди ночи – как-то глупо. И вообще, я устала, надо растолкать Анну Александровну, она человек бывалый, может, подскажет, где тут подремать можно.

Подремать не получилось, разбудить напарницу – тоже: у дверей в каморку меня уже ждали. Галя. С распущенными жидкими волосиками, в ночной рубашке до пят девочка казалась еще более мелкой и хрупкой, чем на самом деле. Она явно боялась темноты, жалась к двери, но все никак не решалась ее открыть.

– Галя, что случилось?

После отбоя девочкам категорически запрещалось выходить из своих комнат. Раз она здесь, значит, произошло что-то действительно серьезное. Вместо ответа девочка приложила пальчик к губам и, схватив меня за руку, потянула за собой.

– Галя?

Она отчаянно замотала головой, потом указала на дверь. Понятно, хочет мне что-то сказать, но боится, что Анна Александровна может проснуться. И я покорно последовала за Галиной. В полной тишине мы поднялись на второй этаж, потом на третий. Девочка довела меня до дверей своей комнаты.

– Теперь можешь сказать, что случилось?

– Маша убежала. – Галя смотрела на меня испуганно, и вместе с тем – с робкой надеждой. Я вздохнула: ни метра жизни без приключений, первая же ночь, первое дежурство – и сразу ЧП! А я совершенно не представляю, что делать в подобном случае. Тревогу поднимать? Как? Ладно, придется растолкать Анну Александровну, она точно все знает.

– Не надо. Пожалуйста! – Галя вцепилась в мою руку и не отпускала. – Они накажут ее. Плохо! Очень плохо!

– И я накажу.

– Вы – не так. Вы – по-другому. Они – плохо!

Я с трудом понимала, что Галя пыталась мне сказать. Ясно было одно: она не хочет, чтобы я обращалась за помощью к Анне Александровне, так как та обязательно строго накажет беглянку. Получается, что маленькую, пухленькую, похожую на большой бело-розовый торт Анну Александровну дети боятся гораздо больше, чем меня. Ерунда какая-то…

– Ладно. Куда идти?

– Наверх. На крышу. Вы ведь приведете Машу обратно?

– Обязательно.

Галя кивнула и тенью исчезла в комнате, а я пошла на крышу.

Тишина. Какая мрачная вокруг тишина, и – темно. Лампы только над лестницей, и очень слабые, три шага в сторону – и ничего не видно. Четвертый этаж показался мне еще более тихим, чем первые три. Теперь нужно найти выход на крышу, это в самом конце крыла. Точно: железная лестница упиралась прямо в потолок, а в потолке зияла дыра, откуда тянуло прохладой – люк был открыт. В туфлях на каблуках карабкаться неудобно, и я оставила обувь в коридоре.

Под моим весом лесенка недовольно заскрежетала и чуть-чуть осела, я даже немного испугалась, что сейчас она возьмет и обвалится. Но все обошлось, я не сорвалась, выползла на крышу. Вообще-то, я боюсь высоты, балконов, открытых окон и уж тем более – крыш. А тут – ничего, выползла и поднялась на ноги.

Красиво. Небо темное-темное, и звезды – как осколки разбитого зеркала, внизу слабо светятся фонари, и крошечные машины запоздало спешат куда-то… Наверное, если подойти к самому краю, вид будет еще лучше.

И тут я заметила ее.

Маша стояла на краю, спиной ко мне, но я отчетливо понимала: она видит. Видит и все, что творится внизу, и меня. Девочка раскачивалась из стороны в сторону, как огромная кукла-неваляшка, такая круглая и яркая, как ее ни положишь, она обязательно поднимется с веселым звоном. У меня в детстве была такая кукла…

– Не подходите! – Маша обернулась. Слабый ветерок растрепал ее темные волосы, ноги босые, а из одежды на ней – одна ночная рубашка, такая же, как у Гали, длинная, почти до пят, фланелевая, белого цвета, с веселенькими разноцветными шариками, а понизу нашита тоненькая полосочка кружева. Маша плакала: смотрела на меня, не моргая, а крупные слезы сами катились из ее глаз. Я решительно шагнула вперед.

– Стойте! – закричала Маша и тоже шагнула. Теперь она оказалась не просто на самом краю – она стояла так, что пальцы ее ног нависали над бездной. Кто сказал, что бездна – это огромный колодец, дыра в никуда? Бездна – это расстояние, отделяющее жизнь от смерти. У Маши ее бездна равнялась высоте четырех этажей.

– Не надо, пожалуйста, Машенька… – Я не знала, что говорить, что вообще можно сказать человеку, который решил расстаться с жизнью.

– Мне страшно, – пожаловалась Маша, размазывая слезы по лицу. – Мне так страшно…

– Я с тобой!

Девочка кивнула и от этого легкого движения зашаталась. Крохотная былинка на пути яростной бури.