В этот самый момент зверь, наконец, сорвался с поводка и бросился на обидчика. Руки сами собой вцепились в худое горло. Мартын захрипел и нажал на курок. Бок обожгло болью, но это только разъярило зверя. Убить. Дотянуться и убить! Не мешали даже по-прежнему связанные ноги. Алексей видел перед собой перекошенное лицо Мартына, до боли похожее на черную половину маски. А зверь внутри метался и ревел, захлебываясь от радости.
Когда первая волна ярости схлынула и онемевшие непослушные пальцы разжались, Мартын был уже мертв. На красной обветренной коже хорошо отпечатались следы рук Алексея – длинные фиолетово-черные борозды. Секундой позже вернулась и боль. Сначала в запястья: легкое покалывание, сменившееся настойчивым жжением, потом загорелся жаром бок, будто жидкое пламя разлилось внутри. Больно, но не смертельно. Пуля прошла по касательной, заживет, надо только кровь остановить и развязать ноги. Черт, пальцы совершенно не слушаются, словно они из дерева. И ноги не держат. Ничего. Алексей схватил со стола какую-то тряпку и прижал ее к ране. Тряпка оказалась остатком женского платья. Марысенька! Боль прошла сама собой, точнее, она сменилось другой болью. Зверь внутри превратился в маленького испуганного звереныша и, забившись в угол, тихонько заплакал.
Нужно обязательно найти ее. Алешка поднялся.
Найти.
Долго искать не пришлось. Марыся была в соседней комнате. Старый большой дом, высокие потолки, но босые ноги девушки почти касались темного пола. Почти. Тело слегка покачивалось, и вожжи неприятно поскрипывали. Этот скрип был хуже всего. Алексей попытался поднять ее, но, охнув от боли, выпустил, и от толчка она завертелась вокруг своей оси. Алешка плохо помнил, как тащил в комнату стул, тот самый, на котором сидел Мартын, как пилил неподатливые кожаные ремни, как ударилось об пол тело, словно куль муки рухнул вниз. Он пытался стянуть петлю с горла девушки, но – не получалось. Тогда он начал пилить ремень ножом. Голова Марыси лежала у него на коленях. Широко распахнутые карие глаза следили за каждым его движением. Синие губы были широко раскрыты, и синий же язык вывалился наружу. Некрасиво. Ужасно. Отвратительно! Темные волосы больше не походили на тяжелое гладкое покрывало, они цеплялись за его руки, как тонкие сухие водоросли. И пахло от нее… От Марыси пахло смертью. Петля на шее никак не разреза#лась, и тогда Алексей заплакал, совсем как звереныш у него внутри…
Все обошлось. Кто-то другой, не он, выдвинул версию, что Мартын сошел с ума, изнасиловал девушку, и та повесилась. Алексей оказался в доме случайно, услышал шум и застал Мартына над мертвым телом. Завязалась борьба. Странно, но все поверили. Этот, другой, живущий теперь в его теле был умен, и он умел убеждать. Почему бы и нет? Алексею было все равно.
Маску он нашел спустя месяц. Странно, он совершенно забыл о ней, он вообще обо всем забыл. Но она терпеливо ждала его в рюкзаке, прекрасная и уверенная в своих силах. Маска. Всего лишь маска. Глядя на голубую половину, Алексей видел черты любимого лица – потерянного лица. Черная же часть – это его собственное отражение. На ощупь маска была твердой и теплой, она всегда была теплой, словно жила своей собственной жизнью. Жила… Алексей держал ее в руках ровно пять минут, после чего спокойно открыл заслонку, швырнул маску в печь и закрыл дверцу, чтобы не видеть, как умирает мечта. На следующее утро, выгребая золу, Алексей обнаружил крохотный слипшийся комочек не то оплавленного металла, не то обгоревшего дерева. Вот и все. Конец Любви.
Остальные пусть ищет его сын. А у него родится именно сын, Алексей в этом не сомневался. Вырастить мальчика – и можно умереть. Там, за чертой, его ждет Марыся, в этом Алешка тоже не сомневался.
Спустя год Алексей с семьей переехал в Санкт-Петербург, недавно переименованный в Ленинград.
Ночью мне снился кошмар: Маша на самом краю крыши. Девочка стоит спиной ко мне, внизу клубится туман, серебристо-белый, густой, словно это и не туман, а куски ваты, но я точно знаю – это именно туман, и вовсе он не густой, это воздух, обыкновенный воздух. А за туманом скрывается самая настоящая бездна, разлом – к самому центру земли. И вот Маша разводит в стороны руки и становится похожей на птицу. Сейчас она прыгнет, к этому я готова. Но нет, она не прыгает, она оборачивается ко мне…
На этом месте я проснулась. У Маши было мое лицо. Лицо, которое я каждый день вижу в зеркале. Зеркалу я обычно улыбаюсь, а во сне у меня были слепые, подернутые голубоватой пленкой глаза. Я смотрела сама на себя – и не видела ничего…
А еще во сне у меня изо рта шла кровь.
До утра я больше не заснула. Хотела спать, жутко, но, стоило мне прилечь и прикрыть глаза, и я снова и снова видела себя на краю крыши. А под ногами – туман и бездна…
Рассвет я встретила, сидя в кухне. В одной руке – стакан с крепким кофе, четвертый по счету, плюс две чашки. Но чашек хватало ровно на два судорожных глотка, поэтому я перешла на стаканы, как Локи – кажется, я начинаю его понимать. На коленях дремал Рафинад, он сам забрался мне на руки, и ощущение живого тепла, исходившего от кота, успокаивало.
Пару раз я порывалась набрать номер, который Локи оставил на всякий случай, но… Что я скажу? «Локи, меня мучают кошмары?» Мне ведь не пять лет, чтобы бояться страшного Буки, который живет под кроватью.
Утро не принесло облегчения. Стало светло, наступил новый день, и за окном вроде бы даже птички запели. Люди вокруг просыпались и спешили на работу.
Я же сварила себе очередной стакан кофе.
В приюте произошло самоубийство. Отнюдь не из ряда вон выходящее явления – самоубийц полно, но, всякий раз сталкиваясь с подобным, Морозов не уставал удивляться людям, которые добровольно шагнули туда, куда обычно никто не спешит. Живет, живет человек, а потом раз – и травится или с крыши прыгает, как эта девочка. Зачем – непонятно.
Все учителя в один голос твердили, что Маша – так ее звали, была спокойным, уравновешенным ребенком, ее даже собирались перевести в нормальную школу. А тут – раз и все.
Дело поручили Алешке. – Это был новенький, совсем еще зеленый пацан, только-только после школы, готов на голом энтузиазме работать. Самое главное: Алешка охотно делился своими достижениями, исключительно с коллегами, естественно, зато в подробностях, тут никаких и бумаг не требовалось, у парня все в голове держалось. Один вопрос – и Морозов полностью оказалося в курсе дела. Да и какое там дело, так, дельце – стопроцентное самоубийство. Нашлись люди, видевшие, как Маша совершенно добровольно сиганула с края крыши. Здание четырехэтажное, не так уж и высоко, бывали случаи, что и после падения с девятого этажа живыми люди оставались, но Маше не повезло. Бывает.
Почему она полезла на эту дурацкую крышу – другой вопрос. Хотя и тут Алешка постарался: девочка-то наркоманкой была. Вот тебе и двенадцатилетний подросток! Следы от уколов, правда, старые, да и в школе утверждали, что Маша завязала, но Максим Ильич по опыту знал: по-настоящему завязавших в этой среде гораздо меньше, чем гласит официальная статистика. Несмотря на то, что наркотических веществ в крови девочки не было обнаружено, Алешка уверился – все дело именно в этом. Переклинило мозги, вот и результат.