– А Олег, он ведь не работает! – Владлен сделал еще одну попытку возразить.
– Олег? Какой Олег? А, ты про него, так то ж не Олег. Олька. Олька-шкура. На его место захотел? Ну, извиняй, ты не в моем вкусе, костлявый больно. И не обижайся, Олька у нас тоже работает. На своем поприще. Правда, девочка?
Олег попытался зарыться поглубже в тряпки, за что и схлопотал подзатыльник от Грини. Спустя еще пару дней, когда Владлен поймет, почему парня называют женским именем и какую «работу» тот выполняет, он десять раз скажет спасибо за то, что Гриня не воспользовался его незнанием, за то, что он, Владлен, слишком костлявый, чтобы понравиться атаману.
После того разговора Владлен пошел работать. Умирать, когда почти нормальная жизнь уже так близко, было страшно. Да и слова… С каждым днем Владлен все больше верил атаману: во всем виноваты комиссары и спекулянты, те, кто меняет продовольствие на золото, те, кто разграбил склады. Их нужно наказывать, ведь именно из-за них умерла Алина. И еще: Владлен был готов на все, лишь бы больше не испытывать невынасимого чувства постоянного голода.
За месяц он немного подрос и раздался в плечах. Хромой говорил, что это от нормальной еды, и шутил, что Комсомолец скоро Генку-Дебила за пояс заткнет, и вообще, отберет у Грини его атаманство. Правда, шутил он так, только когда самого Грини поблизости не было, и Владлену постепенно начинало казаться, что за шуткой этой стоит некий вопрос. А потом Васька вообще решился на прямой разговор, вывел Владле, якобы будто на работу…
– Гриня в последнее время вообще страх потерял. – С этим нельзя было не согласиться: на атамана все чаще находили странные припадки, во время которых Гриня буквально превращался в зверя. – Бешеный совсем стал. Скоро всех нас поубивает. Нам бы атамана нового, пока мы живы еще…
– Хорошо бы.
– Я не могу – калека. Гриня со мной шутя справится. Дебила можно было бы подговорить, но он тупой. Тупой– тупой, – вздохнул Васька, – но понимает, что с Гриней что-то делать надо. Вон, Олька, того и гляди помрет…
На Олега – Владлен до сих пор не мог приучить себя называть паренька Олькой – выпадала основная доля Грининого гнева. А поскольку гневался атаман в последнее время часто, Олег уже едва дышал, а с его чистого младенческого личика не сходили синяки.
– Нюхарь мал еще, – продолжал Хромой, – только ты – наша надежда. Вызови его на поединок! Он не откажется, а я тебя научу, как победить.
– Он мне жизнь спас, – только и нашелся, что ответить Владлен.
– Жизнь… Подумаешь! Он спас, он и заберет. Ты ему не нравишься, жуть как не нравишься. Гриня уже сто раз пожалеть успел, что тебя к нам взял. Чужой ты для него слишком. Понятно?
– Нет.
– Потом поймешь. Ну, согласен?
– Согласен.
Прошел еще месяц. Для Владлена именно этот месяц стал переломом в войне, хотя, по сути, он не имел к войне отношения. Война вообще оставалась где-то за пределами старого, забитого барахлом подвала. Там, снаружи, оставались голод, быстрый и милосердный убийца-мороз, вой штурмовиков и взрывы. Город умирал, а Владлен пытался выжить. Каждый день Васька учил его драться, драться не по правилам, а так, чтобы победить. И часто получалось, что хромой, слабосильный Василий одерживал верх над Владленом.
– Дурацкая у тебя натура, – плевался Хромой, – упал я, так добить надо, чтобы не поднялся, а ты что делаешь? В сторонку отошел и ждешь?! Благородство проявляешь. Да кому оно, твое благородство, надо? Гриня-то ждать не будет!
Владлен кивал, но, стоило ситуации повториться, и он снова отходил в сторону, давая Ваське возможность подняться. Тот злился, орал, топал ногами, а потом вдруг успокоился, плюнул.
– У Грини штука одна есть, – однажды сказал Хромой. – В ней все дело! Раньше он нормальный пацан был, шебутной, диковатый трошки, но человек, а как штуку эту нашел, тогда все и началось. В ней вся его злость, в ней он ярость свою черпает. Я, правда, только один раз ее и видел, но, веришь, до конца жизни не забуду: маска, какую на лицо надевают, цветом как кровь и такая странная… Не пойми кто, морда звериная с рогами…
– Маска Ярости.
– Что ты сказал?
– Маска Ярости. Мне о ней отец рассказывал. Всего пять масок мастер и сделал. Король крыс и еще четыре. Эти маски душу забирают.
– Ты же комсомолец, ну, пионер. Вы же в душу не верите?
– А ты веришь?
– Я – другое дело, – заявил Васька. – У меня отец священником был, пока его ваши не… Как врага народа. И мамку тоже. Один я остался.
– И я верю, – признался Владлен. – Мне отец часто об этих масках рассказывал, когда мать не слышала. Она злилась шибко, а он все равно рассказывал.
– Что за история? – поинтересовался Хромой.
В тот день Владлен больше не учился драться. Сначала он поведал предание о мастере и масках, а потом как-то само собой получилось, что беседа перешла на личное, на жизнь, ту, которая до войны была. На душе стало тошно, до того тошно, что хоть в петлю лезь. Где теперь мамка? Что с ней стало? Почему вышло так, что за два месяца Владлен не только ни разу не навестил ее, но даже и не вспомнил о ее существовании? Он ведь должен был заботиться о маме, и об Алинке, а сам… И Васька замолчал, видно, тоже своих вспомнил.
А вечером пришлось драться.
Наверное, неспроста Гриня стал походить на бешеного пса: он и впрямь превратился в сумасшедшего. Вот, сидели, хихикали над Васькиными шутками. Они были старыми и уже успели всем порядком приесться, но новым-то взяться было неоткуда. Да и Хромой так потешно рассказывал, что удержаться от смеха было невозможно. Гриня вообще заходился от хохота, а потом вдруг замолчал и ударил Олега, который, как всегда, находился в пределах досягаемости тяжелой руки атамана. Олег взвизгнул и клубочком скатился с кровати, попытался спрятаться – не получилось, тоже, между прочим, обычное дело. Тогда он сжался в комок и прикрыл голову руками, стараясь во что бы то ни стало не плакать, слезы Гриню только злили. А атаман сегодня разошелся, как никогда – прыгает вокруг и колотит несчастного Олега-Ольку почем зря. Кулаками, ногами, в сапоги, между прочем, обутыми, потом за палку схватился…
Первым не выдержал Васька.
– Гриня, хватит!
Тихо вроде бы сказал, а Владлену показалось, что в подвале словно один из немецких снарядов разорвался. В таком состоянии Гриню лучше не трогать, да и Гриней называть его не стоило. Атаман и впрямь остановился: в руках дубина, губы трясутся, того и гляди, пена изо рта пойдет, глаза круглые, и не моргает. Взгляд такой, словно с того света человек вы глянул.
– Убьешь ведь, – продолжил Хромой.
– Убью суку! – выдохнул Гриня и еще раз для острастки пнул Олега. А тот уже не шевелился и даже не дышал, похоже.
– Уже убил.
Это Нюхарь, набравшись смелости, потрогал тело.
– Он мертвый. Совсем.