Не налаживается. Мир, лишенный запахов, безвкусный, стал к тому же и бесцветным. Почти бесцветным. Синий дым, синее небо, синие джинсы на черно-белом человеке.
– Яна Антоновна, – сказал человек, выдергивая из ступора. – Простите за назойливость, но все-таки мне нужно поговорить.
– Со мной?
– С вами.
– О чем? – Я не хочу с ним разговаривать, я не помню его имени, и мне опять стыдно, уже меньше, но все-таки. А еще он, наверное, думает, что я виновата. И правильно. Данила – ребенок, мне следовало думать, следовало оставить его в больнице, или вчера, когда он соврал про отравление пирожком – ведь не поверила же ни на секунду, – вызвать врача.
А вместо этого я была занята собой.
– Яна Антоновна, вы меня слушаете?
Он что-то говорил? Я снова отключилась от реальности. Бывает. Нужно взять себя в руки, для начала выяснить, что это за тип и чего он хотел от Данилы. И чего хочет от меня.
– Как вас зовут?
– Руслан. Руслан Андреевич Каретников.
Руслан. Имя ему не идет совершенно. Русланам полагается романтичность и Людмила, чтоб как в сказке Александра Сергеевича, а этот какой-то… обыденный, что ли? Бело-серо-черный, под стать миру. Мятый и неуклюжий, в некрасивой одежде и с некрасивым выражением лица. Чуть оттопыренные уши и сросшиеся над переносицей брови.
Определенно, имя он украл. Крадут же запонки, галстуки, часы и машины, так отчего бы и имя не украсть? Впрочем, разговору это обстоятельство не помешало, скорее наоборот, я сочувствовала человеку, которому настолько не подходит его имя. Полагаю, сочувствие это являлось результатом перенесенного стресса и моей вдруг обострившейся болезни, но на вопросы его я отвечала даже охотно.
Говорить легко. Когда говоришь, не думаешь о том, что происходит. А потом появился Костик, взбудораженный, обеспокоенный и еще почему-то раздраженный.
– Яна, с тобой все в порядке? – Руслана он словно и не увидел. – Снова плакала? Тебе нельзя волноваться, понимаешь?
Понимаю. И не волнуюсь, я снова спокойна, настолько спокойна, что самой страшно.
– Ну и что этот мальчишка опять натворил?
– Извините, я, наверное, пойду. Спасибо за помощь, Яна Антоновна, надеюсь, с вашим племянником все будет в порядке. – Руслан поднялся.
Рубашка у него серая. С желтыми пуговицами. А джинсы не синие, а светло-голубые.
В мой мир вернулись цвета, и я как-то сразу поверила, что теперь все будет действительно в порядке, и с Данилой, и со мной.
– Если вдруг вспомните что-то еще, ну, относительно того, о чем мы с вами говорили, наберите. – Руслан протянул белый прямоугольник, надо же, и у милиционеров есть визитки. Из дешевых, простая бумага, простой шрифт, имя-фамилия и телефон. Что ж, пусть будет.
Визитку я положила в сумочку. Надеюсь, она мне не пригодится.
– И чего этот тип от тебя хотел? – Костик нахмурился еще больше. – Яночка, солнце мое, давай рассказывай, что произошло.
Рассказывать? Я не знала, о чем рассказывать. Данила позвонил, сказал, что его задержали, я помчалась выручать, злая на себя, и на него, и на адвоката, который не желал оставлять иные дела, утверждая, будто без серьезных оснований несовершеннолетнего держать не станут. А я не знала, какие там основания, серьезные или нет. Я понятия не имею, что считать «серьезным основанием». Данилу отпустили, сразу и без споров, а потом он взял и отключился.
Обморок, – это сказал Руслан. Адвокат же поспешил откланяться, обмороки не входили в его компетенцию… потом мы ехали в больницу, ближайшую, муниципальную, с болотно-зелеными стенами и врачом, который вместо того, чтобы помочь, сердился на меня.
И цвета исчезли, правда, вернулись, но ведь это может повториться.
– Бедная моя, – Костик обнял меня. – Вот увидишь, все наладится. А мальчишку этого ты лучше домой отправь, от греха подальше. Нет, я понимаю, что родственный долг и все такое, но нервы у тебя не железные…
Не железные. Отправлю. Немедленно, как только выпишут. В тот же день на поезд и к Наташке. Пусть только поправится. Пожалуйста, Господи, пусть он только поправится.
– Отправь, Ян, – повторил Костик. – Поверь, так лучше будет.
Потолок кружился, медленно и по часовой стрелке, тонкая трещина, похожая на прилипший к краске волос, ползла вправо, потом останавливалась и по дуге возвращалась на прежнее место. Наблюдать за ее путешествием было прикольно, хотя, конечно, если подумать, то полная жесть – валяться на кровати и пялиться в потолок.
Данила начал вспоминать, что было. Получалось не очень, вот то, как в «уазик» ментовский запихнули, он помнил, внутри было тесно и жарко, точно в духовке, и дышать нечем. Голова разболелась. И на допросе тоже болела, то сильнее, то слабее. Он даже почти не помнил, о чем его спрашивали. Тетке позвонить разрешили, а та приехала с каким-то уродом в костюме, видать, адвокат, и крутой, если Данилу сразу отпустили.
На этом моменте воспоминания заканчивались.
Потолок остановился, и Данила, закрыв глаза – на что смотреть, если не вертится, – принялся гадать, куда он попал. По всему выходило, что в больницу.
Вот засада! Сроку-то два дня осталось, а он, как последний чмырь, в больнице валяется. Нет, отсюда нужно выбираться и сегодня же. Вот только еще немного полежать, радуясь тому, что головная боль наконец-то утихла, и выбираться.
Дверь открылась. Заунывный вежливый скрип и совсем невежливый голос:
– Ну? Пришел в себя? Давай открывай глаза, вижу, что очнулся, – рука на лбу, холодная и приятная, правда, на этом все приятное закончилось. Пальцы раскрыли веки, в глаз ударил пучок света, а зажмуриться не позволили.
– Реакция вроде бы в норме. Колешься? Нюхаешь? Колеса? Травка? – врач, перечисляя, продолжал делать с Данилой что-то такое, отчего сразу стало плохо. – Ну так что?
– Ничего, – во рту сухо, пить охота, но просить унизительно, и Данила прикусил губу.
– Значит, не наркоман?
– Нет.
– Вот и хорошо, от остального вылечим. – У врача рыжая борода и круглая лысина, а над левой бровью красный рубец. И вообще на врача он не похож, здоровый больно и хмурый, будто сердится на кого-то.
– Зовут меня Лев Петрович. А ты, значит, Данила? И как тебя, Данила, угораздило к нам попасть?
Данила пожал плечами, и это простое движение вызвало такой приступ тошноты, что если бы в желудке было хоть что-то, то вырвало б непременно.
– Надо же, до чего все запущено. Давай ложись. Вот так, – Лев Петрович помог перевернуться на бок. Пахло от него хорошо, мятой, сигаретами и пирожками. Пирожки Данила любил, особенно если горячие и с повидлом.
– Голова болит? Кружится? Как часто приступы? Почему молчал? – вопросов было много, и в конце Данила устал, настолько устал, что когда Лев Петрович не терпящим возражений тоном велел спать, Данила заснул.