Костик – лицемер. Я вдруг вспомнила тот разговор в моем кабинете, его обвинения, что Данька могилы разоряет. И собственное возмущение. Выходит, зря возмущалась.

– Связь бы выявили. Но позже. А что в спину… струсил этот урод. Отказался играть. И правильно… я его достал и без игры. Правда, не совсем чисто… но и у маньяков бывают неудачные дни. А д-девчонка… в «П-поиск» пришла. По нашей же визитке. Ко мне. Узнать, сколько стоит н-найти п-потомков тех, кого Оз-зерцов р-растрелял. Ш-шантажировать в-вас хотела, дура. П-пятьсот евро аванса.

Данила

Пятьсот евро, те самые пятьсот евро, которые он отдал Гейни. Она говорила, хату снять хочет, а на самом деле тетку шантажировать собиралась. Ну да, она ж сильная, как сказала, так и сделает… противно.

И больно, будто это он сам ее туда отправил, к психу долбаному. Жаль, что не насмерть пристрелил, хотя все же насмерть выходит, вон какой желтый весь, и рожа страшная, точно у мумии. Не сегодня завтра помрет.

Интересно, за это посадят или нет? Данила ж защищался вроде как, и теткин адвокат говорит про правомочность чего-то там, но мало ли, сейчас говорит, а на суде бац – и срок. Сидеть не хотелось, особенно за такого вот урода.

Урод, отдышавшись, продолжил:

– Она не скрывала, чего хочет. М-маленькая жадная с-сука…

Сука? Это он про Гейни так? Он ее убил, а еще и сукой обзывает? Теткина рука легла на плечо. Ага, успокаивает, пусть она лучше дружка своего успокаивает, врача ненормального. Это ж каким идиотом быть надо, чтоб человека, тебя подставившего, спасать? Ладно еще «Скорую» вызвать, но чтоб самому и операцию делать… Этого Данила не понимал. Тетка, правда, гнала что-то про врачебную этику и клятву какую-то там, ну да все равно хрень и чушь. По морде бы ему, улыбку кривую стереть да за Гейни посчитаться, и за мамку тоже.

– От к-конкурентки избавился. Н-ничего личного.

Он и тогда, на хате, тыча стволом в башку, говорил, что ничего личного.

– А с ним, – Олег попытался указать на Данилу, а руки дрожали, больно ему, наверное. И хорошо, если больно, пусть бы подольше помучился, за мамку. И за Гейни тоже, и за остальных, хотя, конечно, на остальных плевать. – С Д-данькой я п-по честному сыграл. К-как надо. Одной крови же, т-только у м-меня крест был, н-настоящий крест. А он меня убил. Н-нельзя было спасать, н-нельзя… н-но если бы его насмерть, то план р-рухнул бы… я п-пуганул, там, в п-парке, и ушел. А вышло – спас. Слышишь, Д-данька, я т-тебе жизнь спас, а ты м-меня… м-меня… убил.

Жизнь спас? Это он про парк говорит? Про тех уродов, с которыми непонятки вышли? Да плевать Данила хотел на такие спасения. И если кто рассчитывает, что его совесть тут начнет мучить, – фигушки. С чего он спасал? Чтоб самому прибить, значит, не считается.

Олег понял, вот ни слова не сказал, губу только вывернул смешно и языком по ней провел, точно облизал, только губа изнутри и язык отчего-то желтые.

– Н-нашей крови. М-молодец, Д-данька, так и живи. С-сам п-по себе… п-по своим правилам… остальных п-по боку. К-крест потом заберешь. П-подарок.

Да в гробу он такие подарки видал. Хотя, конечно, круто, крест-то настоящий, древний… наследство.

– З-заберешь, н-не устоишь. Т-ты ж как я, т-только моложе. И в-везучий.

– Олег, отстань от пацана, – длинный мент на Данилу глядел настороженно, недоверчиво, будто ждал чего-то. А чего ждать? Данила ж не совсем отморозок, чтоб с умирающим отношения выяснять, сам подохнет, без Даниловой помощи. – Ты лучше скажи, как ты понял, что он в Москву приедет? Или тоже спланировал?

– Н-нет, не планировал. П-повезло. Он сам сюда… я д-думал, м-мать уберу, и т-тетка за племянничком явится, к себе заберет. А он сам приехал. П-провидение. Т-ты спрашивай, к-командир, а то совсем хреново. Скоро уже. Скорей бы…

Руслан

И вправду, скорей бы. Руслан не мог отделаться от подлой мысли – как удачно получилось, ведь Гаврикова смерть все упрощает, очищает, отпускает те грехи, за которые в ином случае пришлось бы судить. А как судить? Гаврик, он же свой, он же рядом всегда, он улыбался, зубоскалил, не давая удариться в меланхолию, он ставил в тупик своими вопросами и раздражал неуместными шутками.

Гаврик был Гавриком.

Гаврик был убийцей.

– Крест на стене, в квартире свидетельницы, ты нарисовал?

– Д-домовой, – огрызнулся Олег. – К-конечно, я.

– Почему тогда свидетельница тебя не узнала?

– Б-бухая была. Когда я приходил, вообще в хлам. А я еще п-принес. Бутылку. С-сказал, от друзей. Я ей и вправду д-друг. И-избавил от урода. Они все ур-родами б-были, н-ни одного н-нормального. П-последний, к-который… тетку заказать хотел… я н-на этом и законтачился… п-профилактика п-преступлений. И Д-данька т-тоже в-волчонок. П-подрасти т-только. И в-волк будет.

Он все больше запинался, останавливался, отдыхая, отчего речь становилась похожей на заезженную проселочную дорогу, с ямами, колдобинами и долгими паузами-лужами, в которых и трактор застрянет.

– Записка. У парня. Про Мертвый Крест?

– П-под диктовку. Д-для интересу. К-какой псих б-без идеи? Д-да и п-потом, к-когда н-нашли бы доктора. И п-прадеда вспомнили б. Что к-крест м-мертвым называл.

Очередная пауза, на этот раз долгая, чересчур уж долгая. У Руслана даже появилось опасение, что все, умер Гаврик. Но зеленая волна по-прежнему спокойно ползла по экрану, то скатываясь вниз, то карабкаясь вверх.

– Еще спрашивай, – Олег закрыл глаза и, в противовес спокойной волне, дышал прерывисто и тяжело.

– Еще? Хорошо… крест. Ты собирался их заменить? Себе взять тот, который принадлежит Яне Антоновне, а ей, вернее ее другу, оставить свой? Тогда любая экспертиза подтвердила бы, что клеймо ставили именно им? Верно?

– В-верно. Экспертиза. И т-таблетки п-потом н-на место вернул бы… я бы постарался… я умный… вышло бы… все вышло… н-нельзя б-было играть… н-не повезло. Рулетка… одна пуля… судьба… не обманешь… надо было, как остальных… солнышко катится… солнышко греет… холодно.

– Бредит. Сегодня, боюсь, он уже ничего не скажет, – Константин, мигом поистратив былую нервозность, превратился во врача, хладнокровного и профессионального. Стоящего где-то за границей добра и зла – Руслан в очередной раз позавидовал этой отрешенности. Как тогда, на квартире, когда «Скорую» ждал, пытаясь остановить кровотечение, потом еще с бригадой ехал и операцию сам проводил, хотя ведь знал, что убийцу спасает.

А теперь знает, что не просто убийцу, но и того, кто едва-едва его самого с ума не свел, и все равно спасает. Благородство.

Но все же хорошо, что спасти не получится. Гаврикова смерть, она Гаврика извиняет. Перед всеми извиняет, и перед Русланом в том числе.

Эльза ждала, сидела на лавочке, читала книгу, и Церера тут же, растянулась у ног хозяйки, вывалила розовый язык из пасти и дышит тяжело. Жаркое нынче лето выдалось, неуютное.