– Ну так сколько Олежка за дом запросил?
– Нисколько. Я не покупатель.
Ответ Марии Петровне не понравился, она поджала губы и поскребла ногтем подбородок, оставляя на напудренной коже следы.
– А… оценщица, значит. Учти, ты и мне списочек имущества дать должна! По закону!
– Дам, – пообещала Саломея, поднимаясь с колен. – Скажите, а почему вы приехали именно сейчас?
Дернулся подбородок, сжались веки, и поднялись брови – лицо Марии Петровны на миг превратилось в уродливую маску африканского божества – а губы расплылись в притворной улыбке.
– Сердцем почуяла, что не все так ладно… – соврала Мария Петровна и торопливо, чересчур даже торопливо, удалилась.
Тамара была в саду. Она сидела на лавочке, укрытой меж тремя розовыми кустами, и читала книгу. Появление Саломеи заставило ее книгу захлопнуть и спрятать.
– Мама ищет? – Лицо Тамары выглядит неправильным, словно слепленным из двух совершенно разных лиц. Первому принадлежат округлые глаза и губы-сердечко. Второму – высокие скулы и длинный с горбинкой нос. Волосы неопределенного мышастого цвета, стянутые резинкой, и вовсе выглядит как парик.
– Нет, не ищет. Я просто… гуляла, – соврала Соломея. – Сад был красивым.
– Здесь все было красивым. И будет, если в порядок привести.
– Ваша мама…
– Бывает резка. Извините. На самом деле она добрая.
Тамара зарозовелась и сделалась почти красивой.
– И злится она не на вас, а на Олега.
– Недолюбливает? – Саломея присела на лавку, и Тамара тотчас подвинулась.
– Мягко сказано. Совершенно друг друга не выносят. Она считает его самозванцем. Он ее – жадной стервой. Он сам так сказал! – поспешно добавила Тамара.
Она отвернулась и наклонилась к розам, словно бы вдыхая аромат, но на деле пряча лицо в желто-зеленом живом облаке.
Саломея подняла оброненную книгу. Говард. Рассказы. И закладка торчит. Подсматривать неудобно, но Саломее всегда было сложно справиться с любопытством.
– «Голуби из преисподней», – сказала Тамара. – Хороший рассказ. Я бы сказала, что подходящий.
– Извините.
– Ничего страшного. Я сама любопытная до жути, особенно книжек касается. Вы ведь здесь не просто так? Вы не похожи на человека, который собирается купить дом. А если все-таки собираетесь, то…
– То что?
– Лучше не стоит, – Тамара взяла книгу и спрятала за спину. – Мама думает, как лучше, но… этот дом, он странный.
– С голубями.
– Именно… вы ведь заметили, что здесь нет ни одного голубя. А раньше их было много… прежний владелец, настоящий владелец, очень увлекался голубями. Разводил. Думал особую породу вывести, чтобы и быстрые, и выносливые, и собой хороши. У него почти получилось. Насколько я знаю, но… любите страшные истории?
– Рассказывайте.
– Давным-давно жили-были две сестры. Близняшки. Они очень сильно любили друг друга, наверное, потому, что были похожи и каждая видела в другой – себя. А больше им любить было некого, потому что и отец, и братья девушек чурались. И прислуга, барину потакая, невзлюбила. Шептались, будто бы нагуляла барыня девочек от цыгана приблудного, повесила на шею мужу и померла. Находились такие, которые говорили, будто бы не без чужой помощи она померла, а…
Тамара закашлялась и похлопала себя по груди.
– Извините, я немного простывшая. Так вот, шло время. И сестры росли-росли, а потом выросли. Заневестились. И отец нашел им женихов, да таких, от которых только на край света и сбежать. Одна сестрица и сбежала, себя не помня. Вторая же осталась, волю отцовскую приняла. Простила ему все.
Голос Тамары упал до шепота, который звучал жутко, и даже шмели притихли, не смея оборвать страшную историю.
– Жила она замужем недолго, а как помер супруг, так и вернулась в поместье. А тут война. И потом революция. Далеко, но близко. И однажды явились в дом люди в кожанках, да не сами – привели их. Вот так и встретились наново родственники, только не было в той встрече радости.
Она выдохнула и снова закашлялась, хватаясь обеими руками за горло.
– Нет-нет… все в порядке… Садись. Дорасскажу.
Лицо Тамары стало бледно, а губы и вовсе обрели лиловый оттенок.
– Первым делом голубятню разрушили. Птиц били так, что лишь перо летело. А как подожгли, то и кинули в огонь и барина, и сына его. Радовалась сестрица, что отомстила и за матушку, и за себя. А вторая все молилась и молилась. Прощения у Господа выпрашивала.
– Но история на том не закончилась?
– Нет, конечно. Это было бы слишком просто для легенды, – Тамара улыбнулась. Десны у нее были синюшными, как и зубы. – В любой приличной легенде невинно убиенные убийцам мстят. Вот и голуби вернулись к законным хозяйкам. Курлыкали, упрекали. Спрашивали: за что барина обидели? За что нас погубили? И гоняла сестрица старшая голубей криками, выстрелами, а младшая – только плакала. В доме же ГПУ обосновалось, а что, места много, хватит всем. И подвалы хорошие, глубокие. Говорят, что если знать секрет, то до самой реки подземными ходами дойти можно. Врут, наверное.
– Наверное, – согласилась Саломея.
– Пытали здесь многих. И расстреливали. Но чем больше крови лилось, тем легче было голубям возвращаться. Вот уже и днем, и ночью не стихало воркование. А по вечерам так и вовсе стая кружила над пепелищем голубятни, да на крышу дома садилась. И старшая сестрица бежала на чердак, чтобы прогнать проклятых птиц. На чердаке ее и нашли повесившейся. Люди-то поговаривали, будто видели, как в тот день вылетали голуби сквозь крышу к самому солнышку. А с крыльев их кровавый дождь на землю летел. И не выдержала земля. Вспыхнула пожаром, который все имение сожрал… кроме дома.
– Занятная история.
– Мне ее Сергей рассказал, – Тамара прижала книгу к животу. – Он из-за нее загорелся дом купить. Чтобы настоящий, древний и с привидениями. Да и дома тут не было. Фундамент и стены только. Мама ругалась. И Танька тоже. Обычно он делал, как Танька хотела, а тут… судьба, наверное.
Сказала она без грусти и слез в глазах, как говорят о факте свершившемся, который эмоции переменить не в силах, а потому не следует на них тратиться.
Саломее тоже хотелось бы не тратиться на эмоции, но не выходило. Часто снилось пожарище или старая ель с обожженными лапами, снег истоптанный и чужие лица. Люди. Тоска. Двор в оконной раме, как будто картина с неизменным сюжетом. И рыжие веснушки, пропадавшие на зиму.
Тогда Саломея лишалась сил.
Но на дворе стоял август, гудели пчелы, одичавшая роза сыпала лепестками на траву.
– Скажите, – спросила она. – А со второй сестрой что случилось?
– Ну… не знаю. Одни говорят, будто она тоже самоубилась. Другие – что это старшая младшую повесила, когда поняла, что ее саму скоро к стенке поставят, и поспешила все подстроить. А сама с награбленным за границу ушла. Есть и третьи, которые думают что второй вовсе никогда не было.