– Тогда зачем она с ним женилась?
– Замуж, – поправила тетя Тома. – Женятся мужчины. Женщины выходят замуж. Чтобы жить за мужем, лучше всего во дворце… чтобы всем хвастать и дворцом, и мужем, чтобы покупать наряды и кареты, новые драгоценности, и… и в этом действительно нет смысла. Она тоже поняла, что смысла нет. Ее злило все, но она не понимала, что сделать, чтобы перестать злиться. И выливала злость на мужа. А тот сначала терпел, а потом нашел себе другую золушку.
– Маму?
– Нет, малыш, мама была раньше. Видишь ли, наличие белого коня и короны еще не гарантирует наличия у принца совести. Однажды он поменял любовь на любовь, и решил, что если проделает это снова, то ничего страшного не случится. Только не учел одного – его жена не захотела расставаться с украшениями, нарядами и каретами. Она сделала так, чтобы золушку обвинили в краже и кинули в темницу. В темнице было страшно, и Золушка умерла. А я помогала со всем этим… я не знала всего, догадывалась только, но все равно помогала. Мне нравилось спасать старшую сестру, такую красивую. Нельзя играть людьми, милый мальчик. А знаешь почему? Потому что иначе однажды сыграют тобой.
Однажды в Саломею стреляли. Она запомнила звук, сложный, состоящий из щелчка и взрыва. Запомнила и рыжий бутон пламени, что вырывался из дула, и мягкое прикосновение воздуха к щеке. В тот раз пуля прошла близко и увязла в стене.
Но сейчас Василий не промахнется.
– Полиция уже едет, – предупредил Олег и шагнул, желая заслонить Саломею.
Какое смешное глупое благородство.
– Отойди, – велит Василий.
– Отойди, – просит Саломея.
Однажды в Саломею стреляли, но она осталась жива. И мама потом плакала, а папа говорил, что не следует слезами удачу отпугивать. Хорошо, что теперь они не станут волноваться.
– Плохо, наверное, когда разрывают сильные чувства. – Саломея коснулась кармана, нащупывая старый папин пистолет. – Гнев и жадность. Жадность и гнев. Кто победил?
– Заткнись.
– Жадность. А ведь план был хороший. Умный план. Вряд ли твой. Извини, но ты не выглядишь способным придумать что-то… действительно страшное.
Если он выстрелит, то Саломея умрет. Он готов выстрелить. Он убил человека и понял, что убивать легко.
– Заткнись! – Он шагнул и толкнул дулом в ребра. – Заткнись, дура… и давайте, топайте оба.
Нервничает. Папа говорил, что люди, которые сомневаются в своей правоте, всегда нервничают, и потому опаснее всего фанатики. Они ни в чем не сомневаются и поэтому не нервничают.
И руки связать забыл…
– Куда идти? – спросила Саломея.
– Вперед. Туда. Давай. В погреб. И ты тоже. Дернешься – пристрелю. Ее вот и пристрелю. На твоей совести будет, слышишь? Ты слышишь?
Олег медленно поднял руки и заложил за голову, показывая, что вовсе не собирается дергаться. И верно, сейчас еще не время.
– Палома – переводится как «голубка», верно? Откуда такое имя? Красивое, но… не наше.
– У тебя тоже не наше.
Василий держался позади, но не настолько далеко, чтобы рискнуть. Саломея чувствовала прицел на затылке, а еще судорожное Олегово дыхание.
Только бы не сорвался… мужчины самоуверены.
– Меня назвали в честь Соломона Кейна. Папа думал, что родится мальчик. И мама думала, что родится мальчик. А появилась я. Вот и назвали. Знаешь, кто такой Соломон Кейн? Нет? Охотник за нечистью. На самом деле, конечно, его не существует. Его придумал Говард. Он вообще очень многих придумал. Конана вот. Слышал про Конана? Да?
– Да. Двигай.
– Вот… поэтому и решили, что если уж родилась девочка, то пусть себе будет Саломеей. Семейному занятию пол не помеха. А занимались мы охотой. Папа, мама, бабушка… не на привидений. Их не существует, во всяком случае, в привычном вам понимании. Но вещи – другое дело. Странные вещи, которые пробуждают людей к странным делам. Иногда они помогают, но чаще – вредят. И не потому, что желают зла, но… впрочем, это неважно.
– Что ты делаешь? – шепчет Олег, и Саломея заставляет себя не слышать его.
Надо сосредоточиться на разговоре и на человеке, который готов убивать.
– Наша семья и занималась такими вещами…
Пока однажды дом не сгорел, весь, дотла, кроме брегета с огненной ящерицей на крыше. Саламандра для Саломеи.
– А папа утверждал, что его отец, которого и вправду звали Соломоном, давно, где-то в двадцатых годах, познакомился с Говардом. С тем самым Говардом. Представляешь?
В погребе светло. Электрические лампы висят на длинных шнурах, как плоды диковинного дерева.
– Только мне кажется, что папа… лукавил. Говард никогда не бывал в Египте. Он вообще из Америки не выезжал. Все его истории – они придуманы от первого до последнего слова. Даже та, которая про дом с голубями. Ты читал ее?
– Нет.
Дверь почти сливается по цвету со стеной. Она видна лишь потому, что приоткрыта. Из щели тянет сквозняком, и Саломее становится страшно.
Она не очень любит темноту.
– А Галина читала. Я так думаю. Там рассказывается об одном семействе, американском конечно, но это – мелочи. Главное, что в этом семействе обижали слуг. И вот одна служанка, полукровка, решила отомстить. Она пошла к колдуну и попросила зелье, такое, от которого человек теряет разум. А потом подсыпала это зелье хозяйке. И та сошла с ума. Она убила собственных племянниц. И на этом не остановилась, продолжала убивать всех, кто останавливался в доме. В большом красивом доме, где жило множество голубей, но видели их лишь те, кто был обречен умереть. Ничего не напоминает?
Дверь открывается с трудом, Саломее приходится налегать на нее всем телом. Петли старые, скрипят. И резкий этот звук нарушает хрупкое равновесие.
– Если ты не заткнешься, я тебя пристрелю, – говорит Василий.
– Ты все равно собираешься меня пристрелить. Его тоже. Не потому, что считаешь нас виноватыми, но сейчас у тебя выхода нет. Верно? Мы свидетели. А свидетели – опасны.
– Умная слишком.
Узкий коридор. Темный коридор. Настоящий тоннель, проложенный под домом.
– Тебе о нем Елена рассказала? Она была здесь с самого первого дня реконструкции…
– Угадала.
– Мне ничего не видно. Я там провалюсь. У тебя есть фонарик? Дай, пожалуйста. Ты ведь и сам не сможешь видеть в темноте. А пистолет держать удобнее обеими руками.
В руку сунули теплый пластиковый цилиндр. И Василий предупредил:
– Без шуток.
– А разве я шучу? С запредельем вообще шутить опасно. Оно из шутников с легкостью души вытягивает, каждому ключик подбирает. Знаешь, чего не было в той истории о доме с голубями?