Допущение №3. Мотив выбирает жертву.
Вывод №3. Красникина не укладывается в стереотип жертвы. Ее смерть возможна как сопутствующий элемент, однако наиболее подходящей целью является Анна.
Допущение №4. Гребень Батори в глазах субъекта является величайшей ценностью и основополагающим элементом мироздания.
Вывод №4. Уничтожение гребня станет мощнейшим стрессорным фактором для субъекта. В сочетании с психической нестабильностью последнего логично предположить эмоциональный выброс, который позволит установить личность субъекта».
И чуть ниже трогательное:
«Дарья, пожалуйста, соблюдай осторожность».
Кто бы говорил. Но теперь Дашка точно знала, что ей делать. И тут зазвонил телефон.
– Алло! Дарья Федоровна! Это Сергей. Извините, что так поздно…
Поздно? Поздно. На часах почти десять вечера. И куда только время ушло?
– …я звонил раньше, а вы трубку не брали…
Наверное, не слышала. И Алексей не подсказал, что звонят. Или подсказывал, но Дашка отмахнулась, как отмахивалась от всего несущественного.
– …и дело очень важное. Просто странно все. Но… вы не могли бы со мной встретиться? Анечка заболела! Я боюсь за нее.
Бывшая на встречу согласилась сразу и охотно, чем донельзя удивила Степушку. И явилась такая красивая, светлая, что аж дух захватило.
– Привет, – сказала она, присаживаясь за столик. – Что это ты на кафе расщедрился?
Степушка смутился и, не зная что ответить, пожал плечами. Просто когда звонил, ему это показалось правильным пригласить ее в кафе. Прежде-то не водил, вот с самой свадьбы-то, считай, и не водил. Да и до свадьбы все больше по улице гуляли, воздухом дышали.
– Плохо выглядишь. – Бывшая открыла меню, заслоняясь от Степушкиного ищущего взгляда. – Не заболел?
– Нет.
Она красивая: полноватое лицо с мягким чертами, русый волос, зачесанный гладко, шея лебяжья с черными бусинами «под жемчуг». Почему Степушка прежде не видел этой красоты?
Бывшая продиктовала официантке заказ и повернулась к Степушке, глянула подозрительно: отменит или нет? Прежде-то он скуповат был.
– Я вот уехать думаю, – произнес Степушка.
– Куда?
– В Малиняки. Деревенька такая, ты не знаешь… там нашего батюшки приход прежний. Говорит, что люди нужны.
– И ты поедешь? – она не скрывала своего удивления. – Ты и поедешь?
– Я, Машенька. Поеду. Просто… как-то неправильно оно все, понимаешь?
Она нерешительно кивнула, и длинные серьги с капельками-жемчужинками качнулись. Ей бы не искусственные – настоящие жемчуга носить. И серебро-золото, толстое, солидное, чтоб подчеркнуть стать боярскую.
– Вот. – Степушка вытащил из портфеля папку и положил на стол. – Тут документы на квартиру. И карточка. Я там денег положил. Тебе ж нужно.
– Степ, ты точно не заболел?
Скорее уж выздоровел, и теперь, здоровому, ему стыдно за прежнего себя, мучившего и жену, и детей, и всех, кому случалось приблизиться.
– Все хорошо, Машенька. Теперь все будет только хорошо.
Она неловко улыбнулась и предложила:
– Так может, и мне приехать? На денек-другой.
И Степушка понял: приедет. На денек-другой, чтобы остаться на неделю, а там, если сложится, то и надольше. И это тоже было правильно.
Дашка не сразу поняла, что Сергей пришел не один. Просто второй визитер прятался в тени автобусной остановки. И серое пальто его сливалось со стеной, только белые пуговицы поблескивали.
– Здравствуйте! – Серега помог выбраться из такси.
Надо же какой он бледненький! И волосы дыбом стоят. И куртка его нараспашку, а шарф висит змеею дохлой. Интересненько, что это так на юношу подействовало?
– Это Василий Игоревич, – сказал Серега, и тип, прятавшийся в тени, вышел на свет. – А это Дарья Федоровна. Ее тетушка наняла.
– Наслышан, премного наслышан. Но не имел чести быть представленным. – Тип поклонился, припав к Дашкиной ручке. – И безусловно, рад, что нынешнее дело позволило восполнить сей пробел.
– Я вот вас знаю, – сказала Дашка, отбирая руку. – И тоже рада.
В отделе его называли Вась-Вась за привычку дважды проговаривать слова и несколько недолюбливали, правда, на сей раз за упрямство. Он был невысок и плотно сбит. Покатый лоб продолжался ранней лысиной, тяжелый подбородок отливал синевой щетины, а глубоко посаженные глаза смотрели внимательно. Руки Вась-Васи были широкие с короткими цепкими пальцами. На левой отсутствовал мизинец, на правой сиял золотом перстень.
– Анечка заболела, – привлек внимание Серега, запахивая куртку. – Сегодня взяла и заболела. А она никогда, понимаете, никогда не болела! И чтобы вот так и сразу. Она глупенькая. Вредная, избалованная, но… я знаю, что на самом деле она совсем не такая плохая. Она просто потерялась. И она моя сестра. Я не хочу, чтобы она умерла!
– И вот тут молодой человек с завидным упорством утверждает, что внезапная болезнь его сестры закончится летальным исходом. На самом же деле я узнавал – у девочки грипп. Ничего серьезного.
Серега застонал и повернулся к Дашке:
– Я ему говорил! Рассказывал! И про Ольгу. И про Танечку. У них тоже так начиналось. Сначала простуда. И еще простуда. И потом тоже, а с каждой как будто… как будто жизнь выпивали. И вот.
Он достал что-то из кармана и сунул Дашке в руки.
– Это я под матрасом у нее нашел. А она сказала, что гребень вернули. Еще сказала, что я не родной. Что на самом деле я – теткин сын. Но это глупость полная!
Дашка кивнула, думая о другом. Степушка. Он говорил про гребень и про девочку, которой его велели отдать. И Дашка ехала, чтобы поговорить с Анечкой, а потом позвонил Алексей и стало не до того.
Гребень красивый, даже в сумерках и свете фонаря, хотя, верно, эта вещь привыкла к совершенно иному освещению и обращению. Ей бы на бархате лежать, под стеклом, и чтобы табличка рядом: «Руками не трогать».
Дашка трогала. Ощупывала впадинки и бугорки чеканки, гладила камни, любуясь темными бликами. Захотелось примерить. Приложить к волосам – жаль, что короткие! – и провести, чувствуя, как длинные зубья нежно гладят кожу.
Жуть какая! И после этого Адам утверждает, что свойства гребня не имеют значения?
Стоп!
– Стоп, – сказала Дашка и вытащила из сумочки письмо, сунув его Вась-Васе. – Вот. Почитай.
Он подошел к фонарю, оперся плечом и развернул лист.
– Что там? – шепотом спросил Серега, Дашка махнула рукой. Там ответ, только вот…
У Адама все просто. Взять и уничтожить. А то, что гребешок этот сотни тысяч стоит, он не подумал. Вернее, подумал, но не счел фактор важным.