– А потом уже я как-то свыкся, – теряя запал, произнес Переславин. – Да и удобно было. Я тут, Димка наверху. Он представительный, я – деловой. Распределение труда и доходов. Капиталистический подход.
– Не боишься при таком подходе однажды остаться с должностью и без фирмы?
– А вот это уже не твоего ума, деточка. Ты убийцу ищи. И не дергайся, заплачу. Сколько сама скажешь, столько и заплачу. Но по результату.
– Идет, – сказала Дарья, протянув руку. Переславин пожал.
Рутина затягивала. Анна работала, в работе растворяя неприятный осадок сегодняшнего утра и осадок будущий – вечера. Она старалась не думать о возвращении в пустую квартиру, о пустоте за окном и надоевшем вкусе сигарет. О том, что жить не для кого и незачем, но умирать она не станет, потому что смерть – признак слабости.
Анна сильная.
Она сумеет выжить и на этот раз.
Первые похороны были назначены на десять. Анна надеялась на помощь Тынина, но помощи не дождалась и справилась сама. Оказалось: хоронить несложно. Чужое горе ощущалось остро, как будто кто-то свыше до невозможности истончил защитные оболочки Анниной души, и теперь любая эмоция была подобна уколу булавки.
Но люди вдруг потянулись. Ее слова слушали, ее сочувствие принимали.
Церемония прошла без проблем.
И следующая, приуроченная к полудню. И последняя, закончившаяся в тот миг, когда солнце коснулось горизонта. Солнца Анна не видела, но, обескоженная, воспринимала его боль и тоску, равно как и мягкое упокоение тьмы.
Она очнулась, только когда зал опустел. Гудели кондиционеры, но в воздухе все равно ощущался запах дыма и чужих духов, резких и неприятных. На полу остались следы, и на ковре виднелись черные пятна грязи. Валялся бумажный платок и серебристый фантик от карамельки, и мертвой бабочкой лежал оборванный цветок орхидеи.
Анна подняла его, разгладила обмякшие лепестки и прикоснулась губами. Ей было невыносимо жаль цветка, куда сильней, чем всех увиденных за сегодня людей.
– Вы хорошо справились, – сказал кто-то, выбираясь из тени.
Тынин. Он следил? Определенно. Не надо его бояться. Он безвреден.
– Здесь всегда так… странно? Знаете, ощущение, что это место… оно как ресторан или кафе, или библиотека. Само по себе. Люди приходят и люди уходят. А место возвращается в исходное состояние.
Что за глупости она говорит? Сейчас Тынин разозлится и выгонит Анну.
– Отчасти вы правы, – ответил он, поднимая бумажки. – Люди меняют место, но данные изменения носят локальный характер. Они обратимы, если вы понимаете, о чем я говорю.
Анна понимала.
– Я хотел бы выразить вам признательность за терпение, проявленное в отношении Переславина. Его поведение в значительной мере нарушало общеэтические нормы. Я ведь прав?
– Да. Но… ему просто больно.
И Анне тоже. Темнота спрятала солнце, но собственные Аннины раны пылали жаром. Ее душа, разодранная когтями тоски, кровила, вот только никто не увидит ни боли, ни крови, ничего.
Орхидеи погибают молча.
Анна положила цветок на подставку для гроба.
– Думаю, стоит заказать живые цветы. То есть не срезанные. Я умею ухаживать. Это будет выгодно и…
…и орхидеи всегда понимали Анну. Ей нужно о ком-то заботиться, чтобы не сойти с ума.
– Покупайте. Анна, вам нужны деньги?
Нужны. В кошельке осталось сотни полторы, до аванса две недели. Но дома есть картошка и масло подсолнечное, немного риса и еще макароны. С голоду она не умрет.
Следующая мысль ударила очевидностью.
– Если вы беспокоитесь, что я собираюсь вас обмануть, то не стоит. Я принесу чеки, – Анна постаралась говорить ровно.
Она никогда не брала чужого и не возьмет!
– Вы неверно интерпретировали мой вопрос, – с легким укором произнес Тынин. – Ваши сапоги нуждаются в ремонте. Сколь могу судить, вы пытались провести его самостоятельно. Ваш костюм безупречен по крою, но заметно, что в швах ткань чуть бледнее. Вывод – костюм перелицован. Вы не уходите на обед, принося еду с собой.
– Вы… вы не имеете права…
– Сначала я решил, что вы соблюдаете диету, поскольку продукты в холодильнике остались нетронутыми. Но макароны с подсолнечным маслом вряд ли можно назвать диетическим блюдом. Отсюда логично предположить, что в настоящее время вы испытываете финансовые затруднения, однако слишком горды, чтобы взять чужое без спроса. Поэтому я предлагаю вам помощь. Она ни к чему вас не обяжет. Более того, вы можете рассматривать ее как долг, который при возможности вернете.
А при невозможности, значит, Анне долг простят. И ведь самое противное, что Адам не лукавит. Как ей сказали? Он не умеет врать. Редкий дар или, скорее, редкое наказание.
– Я справлюсь, – сказала Анна. Адам кивнул и вышел. Он признавал за другими право выбора.
А на улице мело. Разыгравшаяся метель кружила белые водовороты, и пронизывающий ветер выстуживал пальто. Он дергал сумочку, норовя вырвать ее из рук Анны, толкал в спину и тут же ставил подножку. Выбравшись за пределы территории комплекса, Анна замерла. Город терялся за седыми крыльями метели, и редкие огни, которым удавалось пробиться сквозь тьму, казались невообразимо далекими.
Ветер завыл, торжествуя.
Сегодня все против Анны. И знакомый «Мерседес», выползший из тени, – часть неудач. Машина загудела, дверь рядом с водителем открылась, и Переславин закричал:
– Садись!
Рев накатывающей бури разорвал слова.
– Да садись же! Я ничего тебе не сделаю!
И Анна нырнула в машину. В салоне было жарко и пахло табаком, переславинской туалетной водой и еще алкоголем. Урчал мотор, как будто под капотом собралась сотня довольных котов. Теплые потоки воздуха окутали Анну, и та задрожала.
– В такою погоду нормальные люди такси вызывают, – буркнул Переславин.
– Значит, я ненормальная.
– Огрызаешься?
– Устала за день.
И вообще устала, достаточно, чтобы чувство страха притупилось и осталось единственное желание – уснуть.
– Куда везти?
Анна назвала адрес и закрыла глаза. Она чувствовала, как автомобиль трогается с места, как крадется по раздолбанной дороге и как скользит по шоссе. По лицу ее перебегали отблески света, они мешали окончательно провалиться в сон, но не разрушали мирную дремоту. И когда машина остановилась, Анна пожалела, что живет так близко.
Она зажмурилась, пытаясь отсрочить момент столкновения с неудобной реальностью.
– Эй, приехали, – сказал Переславин, и реальность потребовала внимания Анны.
– Спасибо вам.
– Не за что, – он потер глаза тыльной стороной руки. – Я вообще извиниться хотел. И работу предложить. Чего тебе там киснуть?