— Когда?.. Почему я дозу?.. Какой уран? Откуда?
— Видел песок? Чёрный тяжёлый песок? Который подняли в последний раз из забоя скважины?
— Нет, не видел!
— Странный ты тип! Ничего он не видит и не слышит!
— Не знаю я никакого песка! — возмутился начальник партии. — Не знаю!
— Как это не знаешь? — наступал Зимогор. — А кто его в бутылку из-под фанты ссыпал? Руками?!
— Я ссыпал! Ну и что? Ссыпал и положил в керновый ящик!
— Это уранит! Или другое радиоактивное вещество, но фон от него, как в реакторе Чернобыля. Такого содержания в природе не бывает! Ты понял?
— Ну, понял… У нас радиометров нет! Как определить? Я же не таракан, не могу видеть радиации!.. Неужели, правда? А я думаю, отчего голова болит? И сухость во рту…
— Сколько было песка?
— Не взвешивал… Килограммов сорок-пятьдесят.
— И весь пропал?
Начальник партии отчего-то стал божиться.
— Весь! До капли! Ни песчинки не осталось! Кто бы знал? Мы думать не думали! Спросите у мужиков!
— При такой концентрации и из такого количества можно сделать ядерную бомбу! Ты это понимаешь? — Олег встряхнул и бросил Ячменного. — Где песок?
— Да откуда я знаю? Керн подменили!
— Врёшь! Был радиоактивный песок. Где?
Тот несколько пришёл в себя, поднял пакет с ягодами.
— Вот вы и ищите — где… И как, интересно, определили? Что радиация?
— Буровой компьютер фиксировал радиационный фон… Гнутый сегодня обнаружил.
— И большая доза?
— Не просто большая… Тысяча пятьсот пятьдесят рентген в час!
— Тогда я был бы уже труп, — уверенно сказал начальник партии, осмотрел руки. — А у меня никаких признаков, всё-таки уже пять дней прошло. Только что-то с головой, и подташнивает… Ага, вот почему в партии изъяли радиометры! Даже внимания не обратил, велели сдать… Где можно достать хотя бы дозиметр?
— Сейчас чуть ли не в любом магазине! Но раньше надо было думать.
— Затылок раскалывается… Ноги ватные.
— Но ещё соображаешь? — Зимогор притянул его к себе. — Слушай меня. Ячменный. Не знаю, будешь ли ты жить, узнает о тебе мир или нет, но о радиации пока нужно молчать. Ты меня понял? Проверим сначала. И вообще, случилась авария и больше ничего. На почве пьянки!
— А поверят? — тот выглядел бледным, губы подёрнулись синевой.
— Куда они денутся!.. Эй, что это с тобой?
Начальник партии покачнулся, схватился за Зимогора.
— Слабость… Качает. Что у меня сегодня с головой? Никогда не болела, даже с похмелья…
— Пошли домой! — скомандовал тот. — Не хватало тебя ещё на горбу тащить!
Через полтора часа Ячменный уже лежал пластом в своей избушке. Санинструктор из отделения охраны измерил температуру, посмотрел язык, веки — больше ничего не знал. Вроде бы всё находилось в норме, кроме бледности лица и трясущихся рук.
— Сухость во рту есть? — спросил он.
— Есть, — просипел больной.
— Постоянная жажда мучает?
— Не то слово…
Санинструктор обернулся к Зимогору, развёл руками:
— Если бы в условиях боевых действий, я бы поставил диагноз — влияние на организм проникающей радиации. А если никаких действий, то это похмельный синдром. Нам говорили, первые признаки очень похожи…
Никаких антирадиационных препаратов у него не было, а состояние больного ухудшалось с каждым часом. Следовало бы объявлять тревогу по большому счёту, поскольку не известно точно, каково воздействие этого вещества, на каких расстояниях и сколько человек получили облучение. Неизвестно же, какого джинна выпустили из недр земных? Может быть, и сам уже схватил… Однако начальник партии после долгих уговоров всё-таки согласился выпить разведённого спирта, и вроде бы ему полегчало, заблестели глаза и чуть порозовели губы, хотя это было обманчивым ощущением.
— Теперь надо костный мозг пересаживать? — спросил он вялым голосом.
— Вероятно, придётся… Если поможет.
— Достань из вьючного ящика синюю папку, — вдруг приказал он, изменив обычной своей вежливости. — В самом низу лежит… Прошу, достань!
Зимогор открыл вьючник, нашёл там увесистую, плотную папку без надписей-, крест-накрест перетянутую изолентой.
— Здесь все мои стихи, первый экземпляр, — торжественно пояснил он. — Если умру — сдай в издательство, пусть напечатают сборник.
— Ладно, — буркнул Олег. — Может, обойдётся…
— Вряд ли, — спокойно проговорил Ячменный и прикрыл глаза. — Жаль одного — не съездил в Мардасово…
Зимогор убрал папку назад в ящик, ступая осторожно, вернулся на место — показалось, начальник партии засыпает.
— Костяника! — вдруг подскочил он, — Надо есть костянику! Меня интуитивно потянуло… Я как собака, чую, чем лечиться… Дай мне пакет! Ты принёс пакет с ягодой?
Это напоминало бред, однако Зимогор нашёл пакет, впопыхах брошенный в угол за сапоги, поставил на грудь больного.
— Ешь… Вдруг и правда поможет, — и сам взял горсть ягоды.
— А как это делают? — спросил Ячменный.
— Что — делают?
— Как мозги пересаживают?.. — вымолвил он и мгновенно уснул, будто умер.
Зимогор несколько минут послушал ровное дыхание, осторожно достал из его кармана ключи от кернохранилища и отправился на буровую, где всё ещё находился Гнутый.
Этот великовозрастный ребёнок, у которого отчего-то прорезались и росли новые зубы, человек, возможно, получивший смертельную дозу облучения, этот мастер двадцать первого века сидел за компьютером и с восхищением играл — загонял разноцветные кубики в прямоугольный сектор.
— Не верится мне что-то в радиацию, — понаблюдав за игрой, сказал Зимогор. — Полторы тысячи рентген… И вы ходите тут живые и здоровые?
— А ты видел, как умирают от облучения? — спросил Гнутый.
— Не видел, но представляю…
— Это не дизентерия и не грипп. Человек живёт в приподнятом настроении, отличное самочувствие… И сгорает за пару часов.
— Почему у тебя зубы растут?
— Мутация…
— Можешь замерить общий радиационный фон над устьем скважины? — помолчав, спросил Зимогор.
— Над устьем могу, — нехотя отвлёкся тот от игры. — А в скважине — нет. Датчики установлены под шпинделем, я разобрался. Когда поднимаем колонковую трубу с керном, автоматически идёт считывание информации.