– Да знаю, какая ситуация, – уныло проговорил Богдан.
– Вот и занимайся своими делами… Хромцовым Гущин займется, Петухов так сказал, – с траурным видом сообщил Шумов. – Мы не можем, а он у нас – восходящая звезда уголовного сыска.
– Кто бы сомневался!..
– А ты давай по своим делам работай. Что там по краже на Балтийской улице?
– Нормально все. Есть подозрение, что это Леня Ветер начудил. Сегодня мне адресок его должны подсказать, надо будет его навестить. Возможно, он еще не снес краденое барыге. А если снес, барыгу будем брать. Наколка есть.
– Это очень хорошо. С кем пойдешь?
– Ну, не с Гущиным же… Мы с ним не сработались, это факт. По мне, так лучше одному.
– Варенцова возьмешь и Батарова. Я организую. Только ты все там подготовь, чтобы без проколов. И я с вами пойду… Когда информация будет?
– К вечеру обещали, – уклончиво ответил Богдан.
Агенты из уголовной среды – люди как минимум неприятные, а в большинстве своем отвратные или даже омерзительные. Но отношение к ним деликатное, если не сказать, интимное. Это как иметь любовницу при ревнивой жене – никому нельзя о ней распространяться, чтобы не погореть. И с агентами так же. Их берегут, лелеют, скрывают их даже от начальства. И с друзьями по службе ими делятся лишь в исключительных случаях. И место встречи обычно держится в секрете, как тайное гнездышко для свиданий.
– А что с кражей на Карамзина? – спросил Шумов.
– Да пока ничего. Но есть одна мысль. Деньги из квартиры забрали, но драгоценности не тронули. За исключением одной безделицы – золотых сережек с бирюзой. Почему взяли только их? Потерпевшая говорит, что это подарок ее бывшего. Вот я и думаю: может, этот бывший причастен к краже. Драгоценности он брать не стал – на них погореть можно. Но сережки прихватил. Потому что это символ для него…
– Правильно мыслишь.
– Надо ехать к этому бывшему, встретиться с ним, поговорить. В глаза посмотреть. Выводы сделать.
– Так в чем же дело?
– Время.
– Сейчас поезжай.
– Сейчас и поеду… Тут это, Василий Александрович, думка одна есть. Что-то распоясалось ворье, совсем страх потеряло. Надо бы им встряску устроить, по малинам пошерстить, чтобы им жизнь медом не казалась. Чтобы меру знали… Одной облавы мало будет, надо так, чтобы дым коромыслом стоял. Понимаю, что непросто это, да и опасно. Но надо. Да и Петухову нужно работу показать, а то он всерьез думает, что у нас только Гущин работать умеет.
– Да, надо бы шухер устроить! – оживился Шумов. Не нравилось ему, что Гущин мог метить на его место, потому и потянуло на подвиги. – Только подготовиться необходимо, с кондачка дров можно наломать.
– Само собой, Василий Александрович. Я информацию начну собирать, вы ребят к этому делу подключите… Ну, я пошел?
Но сначала Богдан отправился на улицу Энгельса, к дому, где погиб Костылин. Похоже, Лидия Максимовна забыла дорогу к зданию РОВД. Надо было ей напомнить.
Дверь ему открыл невысокого роста мужичок. Коротко стриженные вихрастые волосы, круглое лицо, маленькие выпученные глазки, приплюснутый нос, лягушачий рот, трехдневная щетина, перегарный дух. Майка на два размера больше, наполовину открытая тощая грудь, на которой выколота цепь с толстыми массивными звеньями; но не крест на этой цепи «висел», а «знак качества». На правом предплечье была выколота рука в кандалах и с кинжалом, на другом – джинн, вместе с дымом выплывающий из кувшина. От одной ключицы к другой через всю грудь вилась колючая проволока в переплетении с тюльпанами. Лет сорок ему, но ему явно не хватало солидности, которую нормальный человек наживает с годами. Юнец-переросток, хулиганистый и шкодливый.
– Те че надо, мужик? – спросил он так, будто пережевывал слова.
И челюсти у него ходуном ходили, и сам он дергался, словно под кожей у него бегали мелкие жучки, лишавшие его покоя.
– Лидия Максимовна мне нужна.
– А ты кто такой?
– Лейтенант Городовой, уголовный розыск. Лидия Максимовна где?
– Дома она. Но базарить с тобой не будет, я отвечаю… Ксиву покажи!
– А ты что, под блатного косишь? – глянув на его татуировки, пренебрежительно спросил Богдан. – Зря ты это затеял. Не блатной ты, а так, фуфло. Настоящий вор мента без всякой ксивы узнает. Но ты же не вор, ты баклан. И наколка у тебя бакланская. И наркоманская…
– Слышь, мент, ты чо здесь бузишь? – Мужичок надулся, как цыпленок, пытающий казаться петушком.
– Я тебя не знаю, – пристально глядя на него, продолжал давить Богдан. – Значит, ты по нашим учетам не проходишь. Значит, живешь тихо, мирно, не чудишь…
– Ну да, я свое еще в семидесятых отмотал.
– Вижу, ты забыл, как параша пахнет. Так можно освежить память… У тебя наркота в доме есть? Хочешь, шмон устроим? Мы искать умеем. И находить тоже…
– Слышь, командир, ты чего? Зачем ты так? – растерянно захлопал глазами мужичок.
Все, расплющило его – пора выключать пресс.
– Мне с Лидией Максимовной поговорить надо, – обаятельно улыбнулся Богдан и заметил, с каким облегчением вздохнул мужичок.
– Ну, надо так надо… Только она ничего не скажет, – распахивая дверь, предупредил он.
В квартире угадывался запах перегара и табачного дыма, но напрасно Богдан ожидал увидеть здесь разруху и нищету. Типичная для обычной советской квартиры мебель и обстановка, ковры на полах чистые, занавески на окнах свежие, все на местах, везде порядок. И Лидия Максимовна на кухне у плиты, что-то готовит на обед. Губы поджаты, движения скованные, вся напряжена. Понимает, что в противоречие с законом вступила, это ее и гложет.
– Лида, тут к тебе пришли. Только непонятно, зачем.
Женщина варила суп, но запах мясного бульона не мог перебить табачный дух, которым здесь, казалось, было пропитано все, даже железо.
– Лидия Максимовна, я ждал вас в отделе, – с вежливым упреком проговорил Богдан.
– Зачем? Я все равно ничем не смогу вам помочь.
Городовой глянул на ее мужа. Тот самодовольно усмехнулся и вроде как сожалеюще развел руками. Богдан закрыл за собой стеклянную дверь, и он исчез.
– Но вы же видели человека с ножом.
– Я думала, что это нож. А на самом деле это была металлическая линейка. Я же вам говорила…
– То есть вы не хотите помочь следствию?
– Хочу. Но не знаю чем.
Женщина прятала глаза. Да и без этого было видно, что врет она. Но еще Богдан понял, что сломить ее упрямство не получится. Хотя попытку он предпринял. И увещевал ее, и угрожал, и обаять пытался, но все бесполезно. Нож не видела, в лицо не запомнила. Возможно, муж ее научил так себя вести. Она и без того была напугана, а он еще подлил масла в огонь.