Но в камеру вошла Лена. Егор не мог поверить своим глазам:
– Ты?!!
Супруга широко улыбнулась и, бросив на пол спортивную сумку, бросилась к мужу, забралась под одеяло, прижалась к нему. Куртка на ней зимняя, юбка шерстяная, теплые колготы под ней, сапоги. Обувь она не сняла. Зачем, если на матрасе нет белья? А колготки надо бы снять… Егор подумал об этом уже после того, как пальцы сами забрались под резинку.
– Ну ты маньяк!
Лена вроде бы возмутилась, но при этом приподняла таз, чтобы он смог снять с нее колготки вместе со всем, что под ними. Егор не растерялся, стащил их до самых сапог. Дальше не получилось – и время на это нужно, чтобы «молнии» на голенищах расстегнуть, и терпения уже нет. Но ничего, Лену можно взять и со спутанными ногами. Он уложил ее на бок и прилег рядом. Егор очень соскучился по жене и готов был это подтвердить.
– Я знала, что ты голодный, но я не думала, что ты такой зверь, – несколько минут спустя, натягивая колготки, с восхищением удовлетворенной самки сказала Лена.
– Просто я очень по тебе соскучился, – проговорил Егор и вдруг встрепенулся: – Как ты здесь оказалась?
– Так и оказалась. Опер один мне помог. Сказал, что тебя завтра в СИЗО переведут, а я могу тебя проводить.
– Понятно… А что ты пообещала ему взамен? Лишить меня алиби? – разозлился вдруг Хромцов.
– Не говори чушь!.. Хотя…
– Что «хотя»?
– Гущин мог бы и потребовать. Он такой, он на святом как на балалайке играет. Только Гущина обломали. Он уже ничего не требует…
– Кто обломал?
– Городовой.
– Знаю такого.
Егор вспомнил опера, который допрашивал его на пару со своим начальником. Лейтенант он по званию, хотя выглядел старше Гущина. И намного круче. Может, сержантом долго был, потом лейтенанта присвоили. Или сначала только одну звездочку дали, затем вторую добавили… В любом случае выглядел этот парень матерым опером. И голос у него басовитый, густой, с легкой хрипотцой. Другие тужатся, чтобы их голос так звучал, а этому природой дано – без напряжения он говорил, без надрыва. Хотел бы Егор быть таким крутым, но увы…
– Гущин хотел на тебя Сысоева повесить. Ко мне приходил, угрожал, сказал, что я очень пожалею, если не отрекусь от тебя. Он не хотел, чтобы у тебя алиби было…
– Потому что козел.
– Козел. Но уже безрогий… Городовой рога ему обломал. Гущину не важно, кто Костылина убил, ему главное – виновного назначить. Тебя назначили, тебя и посадили. А Городовой не верит, что ты Костылина убил. Он свидетеля нашел, который видел настоящего убийцу.
– Да? А почему я об этом не знаю? – встрепенулся Егор.
– Наверное, потому, что свидетель отказался давать показания…
– Как это отказался?
– Это Лидка Осокина, соседка наша, – с презрением сказала Лена. – Муж у нее из бывших уголовников. Она растрепалась, что мужика с ножом видела, Городовой с ней поговорил, позвал ее к себе, чтобы фоторобот составить. А она не пришла. Сказала, что ничего не видела, ничего не знает…
– Вот сука!
– Боится она. Страшно ей… Я с ней говорила, так она меня далеко-далеко послала. Еще и сучкой обозвала.
– Я бы ее, стерву!..
Егор вдруг почувствовал силу в руках. Ту силу, которая позволила бы ему наброситься на человека – и ударить его, и даже зарезать. И злость его такая взяла, что он заскрежетал зубами. А ведь он действительно мог бы убить эту Осокину. Потому что из-за этой твари его тюрьма ждет. И страшно представить, как его там встретят…
– Городовой пообещал еще раз с ней поговорить.
– А зачем ему это нужно? Меня посадят, и на этом все! Преступление раскрыто, мне роба полосатая, а ему звездочка…
Обида нахлынула на Егора вместе с подступившими слезами. Он едва сдержался, чтобы не расплакаться.
– Да нет, он настоящий мент. Он за справедливость.
– Все менты – козлы… Если бы он был такой хороший, я бы здесь уже не сидел!
– Если бы он был козлом, тебе бы сейчас Сысоева шили. Но ведь тебя в покое оставили… Ты бы видел, как этот Городовой на Гущина наехал! Я, говорит, как блоху раздавлю, если ты с Лены не слезешь. Ну, то есть с меня…
– А он что, на тебя залазил? – возмутился Егор.
– Это образно. Не фантазируй… – с туманно-мечтательной улыбкой махнула рукой Лена.
– Он тебя обижал?
– Кто, Гущин? Да за горло схватил: или я отказываю тебе в алиби, или сама сажусь вместе с тобой. А тут Городовой заходит. Если, говорит, будешь давить на гражданку Хромцову, я тебя самого, как таракана, раздавлю. Такой крутой парень! Видел бы ты его взгляд… Он на Гущина смотрел, а у меня у самой мурашки по коже!.. – Ее голос звенел от восхищения, и в глазах восторг. Только взгляд устремлен куда-то вдаль. Как будто Лена смотрела сейчас на этого самого Городового, такого крутого…
– Тебя не поймешь – то как таракана раздавит, то как блоху, – сконфуженно буркнул Егор.
Ему не нравилось поведение жены. Не должна она была так экспрессивно восхищаться каким-то ментом… Вдруг она влюбилась в него?..
– Да какая разница, таракан или блоха? – беспечно проговорила Лена. – И то тварь, и то… И этот Гущин – тоже тварь! – с оглядкой на дверь тихо сказала она.
– А Городовой?
– Я же тебе говорю, он этого Гущина в лепешку раздавил. Спросил у меня, где ты находился, когда Сысоева убивали, а его заставил это в протокол записать. И еще про драку… Нет, это уже не то, – спохватилась она.
– Что не то? – насторожился Егор.
Какое-то время Лена смотрела на мужа в напряженном раздумье, как будто решала, говорить или нет. В конце концов, решила, что лучше признаться.
– Это еще за день до того случая было. Гущин ко мне пришел, ну, вроде как о тебе поговорить, а сам приставать стал. Хочешь, спрашивает, чтобы твой муж условный срок получил? Хочу, говорю. А он – тогда давай!
– Что «давай»? – Егор сглотнул слюну, чтобы смочить пересохшее вдруг горло.
– А то и давай!
– И что?
– Я ему говорю, пошел вон! Он обиделся. Сказал, что под вышку тебя подведет. Расстреляют тебя, сказал. Я задумалась…
– Задумалась?.. Ты могла под него лечь?! – схватился за голову Егор.
– Я же баба. И мозги у меня бабские. Лучше лечь под кого-то, зато потом с тобой быть. Или не лечь, но без тебя остаться. Но я бы не легла. Точно не легла бы… В общем, тут звонок в дверь, я открываю, а там Городовой. Про алиби хотел спросить… Ну, он все понял и Гущина этого с лестницы спустил.
– И предложил тебе то же самое? – холодея от дурного предчувствия, спросил Егор.
– Что «то же самое»?