Из черного зева пахнуло теплом, я сделал пару шагов, собрался создать шарик света, однако в темноте впереди появился блеск, через несколько минут я вышел в слабо освещенную пещеру.
Стены в безобразных выступах, но пол на удивление ровный, словно его стесывали долго и упорно.
Под дальней стеной на возвышении огромный трон, если судить по высокой и внушающей спинке, хотя трон странный: весь из камня, спинка широкая, по бокам каменные столбы, в чашах на них полыхает огонь, а сиденье такое, что там поместятся пятеро.
Сейчас там только женщина в свободной позе, выпрямивши спину, спокойная и неподвижная. Я медленно приближался, всматриваясь в ее лицо, молодое, стильное, прекрасное, с безукоризненно нежной чистой кожей. Губы красиво и точно очерчены, изысканный аристократизм в сдержанности линий, светлозеленые глаза в обрамлении длинных ресниц… и сеть неглубоких трещин по всему лицу.
Я всмотрелся и с холодком по всему телу понял, что не морщин, как решил было, что располагаются строго в определенных местах, а именно трещин.
Они идут от щек и через скулы с туго натянутой кожей, там морщины вообще немыслимы, а эти да, есть, но они, пугающе загадочные, не уродуют прекрасное лицо, а лишь придают печали и загадочности.
Она не шевельнулась, только глаза смотрят в упор, в руках диковинный меч, уперла острием в каменную плиту под ногами, лезвие отчетливо отливает зеленым огнем.
Я присмотрелся и увидел, как из рукояти бегут зеленые молнии, проносятся по лезвию и срываются с удлиненного острия мелкими искорками.
Она все еще смотрит холодно, даже равнодушно, я поклонился и произнес учтиво:
— Мое почтение благородной хозяйке, пусть даже она и с оружием в руках.
Она не изменила позы, вообще не шевельнулась, ее глаза изучают меня так же пристально, как я ее, а произнесла нейтральным голосом, полным холодного равнодушия:
— Женщина с оружием… не нравится?
— Нет, — сказал я честно. — Женщины слишком ценные существа, чтобы их использовать так… глупо. Женщин нужно беречь всегда, в бою прятать за спину, а на тонущем корабле первыми сажать на лодки и плоты. Вообще‑то их нужно спасать даже раньше детей, потому что одна женщина может родить десяток детей… ну да ладно, их спасем тоже, а сами разворачиваемся лицом к противнику. Г1о моему мнению, то королевство, где женщин заставляют брать в руки оружие, обречено, так как губят самое ценное.
Она спросила холодно:
— А если женщина берет оружие по своей воле?
Я отрубил:
— Значит, в королевстве дела идут хуже некуда, если женщина вынуждена брать в руки оружие, чтобы защитить себя и детей.
Она помолчала, всматриваясь в меня очень внимательно, затем вдруг губы раздвинулись в усмешке.
— Хорошая речь, — сказала она совсем другим голосом. — Но это не мой меч.
— А чей?
— Твой, — ответила она и, увидев выражение моего лица, пояснила: — Я ждала тебя, чтобы передать его тебе.
Я покачал головой.
— Что я с ним буду делать?
— Это непростой меч, — заверила она.
Я сказал с отвращением:
— Это значит, что смогу убить им больше людей, чем простым?.. Больше разрубить голов, вспороть животов? Ну, спасибо… У меня такие мечи уже в кладовую не влезают. Все стены увешаны. А нет ли у тебя, скажем, хитрого плуга, чтобы сам пахал с утра до ночи?.. Или бороны, чтобы сама ходила по вспаханному и разбивала комья? Или такой тележки, чтобы ездила по полю и разбрасывала зерна ровным слоем?
Она объяснила с улыбкой:
— С этим мечом ты сможешь заставить других пахать, сеять, собирать урожай, печь лучшие пироги и подавать тебе на стол!
Я вздохнул.
— Ну да, конечно… Только пахать будут мелко и криво, разбрасывать зерна и по камням, урожай осенью соберут только наполовину, а из собранного еще треть рассыплют по дороге… Да и пирог такой испекут, что надо смотреть, чтобы на ногу не уронить! Нет, с мечом я уже проходил эту дорогу. Хотя вы, леди, не теряйте веры, на свете еще столько дураков волшебные мечи ищут!..
Я пошел к выходу, а когда навстречу блеснул солнечный свет, а под ногами захрустела прокаленная зноем галька, я оглянулся: скала на месте, но черный вход исчез так, словно щель загладили по мокрой глине.
Уулла, не покидая седла, встретила меня обшаривающим взглядом, но промолчала, когда я вставил ногу в стремя и поднялся в седло.
— И что это было? — спросил я.
— Не знаю, — ответила она.
Я изумился.
— Не знаешь? Ты же послала меня туда!
— Я не знала, — пояснила она, — что там ждет вас. Это было…
— Ну — ну?
— Испытание, — произнесла она. — Да, испытание.
— Не понимаю, — пробурчал я брезгливо. — Зачем? И что за цаца берется меня испытывать? Как бы я сам ее не испытал… в разных позах!
Она съежилась от моего грозного голоса и заметного раздражения.
— Конт Астральмэль… вы становитесь заметным. Вот и мы, альвы, обратились к вам! На вас обращают внимание уже и те, кто не замечал вас вовсе. Или замечали, но не считали, что вы можете что‑то… еще. Но вы совершаете подвиги, о вас говорят, на вас все больше надеются одни, а другие начинают опасаться… Вы превращаетесь в силу, конт, а также ваше высочество. И как бы вы ни прятали свою мощь, к вам начинают присматриваться те… гм… кто, в общем, намного выше нас.
— Выше? — переспросил я. — Или просто сильнее?
— В этом мире, — ответила она грустно, — кто сильнее, тот обычно и выше.
Я оглянулся еще раз, скала уже совершенно затерялась среди таких же, серых и неопрятных, зато в виски застучала совсем новая мысль.
— И что, многие вот так хапают этот чудесный меч, которым можно рубить всех и все, что попало?
Она ответила с грустной улыбкой:
— Все.
— Все? — не поверил я. — Но что‑то я не видел толпы героев с такими мечами!
Она ответила тихо:
— Но это же было только испытание.
— А — а-а, — протянул я разочарованно, — меч был ненастоящим?
— Настоящий.
— Тогда… его не собирались отдавать?.. Понятно. А что с теми, кто не прошел испытание?
Она опустила голову и промолчала. Зайчик все еще идет галопом, но часто делает скачки в сторону, чтобы не столкнуться с летящими навстречу скалами, а у меня по телу пронеслась холодная дрожь. Однако, когда собрался начать допрос с пристрастием, очень уж не нравится, когда меня нечто такое испытывает, это я должен всех испытывать по своему выбору и произволу, она напряглась, я чувствовал, как все тело стало ригидным.