— Бобик!
— Боудеррия!
— У Бобика посмотри какие клыки!
— А у Боудерии их больше, — возразил Ульрих. — И Боудеррия кого угодно порвет, а Бобик больно ласковый.
— А мускулы? Посмотри, какие у Боудеррии!..
— У Бобика под шерстью плохо видно. А так пощупай…
Каспар поежился.
— Сам щупай!.. Ты еще предложи Боудеррию…
Он даже не договорил, не решился, ибо Боудеррия повернулась и посмотрела на остряков, рискнувших сравнивать ее достоинства с Бобиковыми.
Светло — голубые глаза смотрят с прежним убийственным холодом, и только губы не может удержать от расползания в счастливую улыбку, а так во всем прежняя: легкие кожаные доспехи, укрывающие торс и ноги до колен, сапоги с низкими голенищами, сильные мускулистые руки и рукояти двух узких мечей, выглядывающие из‑за спины.
— Бобик, — сказала она с чувством, — как же я тебя люблю!
Каспар сказал невинно:
— Родственные души!.. Я имею в виду, такие же невинные, чистые и светлые.
— А мне что‑нибудь осталось после Бобика? — спросил я.
Она внимательно смотрела, как я соскочил и подошел, сама не сдвинулась, но когда я обнял и поцеловал в губы, на короткий миг прижалась всем телом, и меня опалил давно позабытый жар.
— Чего так далеко от столицы? — спросил я. — Сколько ни заскакиваю в Савуази, ни разу тебя не встретил!
От нее идет просто домашнее тепло, хотя мало отыщется мужчин в королевстве, кто выстоит против нее в поединке, и репутация у нее совсем не домашняя, однако я смотрел на нее во все глаза и счастливо улыбался, как дурак.
Она покачала головой, на лице проступило выражение неудовольствия.
— Разве не вы, ваше высочество, — произнесла она с издевкой, — запретили брать меня в отряды, что отправились в Ламбертинию и Мезину?..
— Ты элита, — возразил я. — Элитные отряды не для массовых сражений! Они для точечных ударов, что могут выиграть битву, а то и всю войну. Даже и вовсе предотвратить ее!
Ее спутники неспешно соскакивали на землю, подходили ближе и преклоняли колено. Я поднимал всех и обнимал, из абсолютных незнакомцев только двое, недавно прибившиеся к их отряду: Маркус Вольфшир и Роджер Тхорнхилл, оба сухие, среднего возраста, в полной силе, прокаленные жизнью.
Боудеррия представила с иронической улыбкой:
— Оба из таких дальних королевств, ваше высочество, что, наверное, еще дальше, чем ваше! Маркус был капитаном в армии некого Мунтвига, а Роджер — принц в своем королевстве. Правда, как он говорит скромно, совсем крохотном.
Я дружески обнял обоих и сказал тепло:
— Здесь мы все одна команда, одной крови и одного звания, за исключением командира отряда.
Граф Эдгар, который смотрит на меня с обидой еще с той поры, когда я не сказал ему в Эльфийском Лесу, кто у нас проводник, и тут сказал недовольно:
— Ваше высочество! Как это… предотвратить войну? А воинские подвиги?
Я сказал покровительственно:
— А зачем нам войны? Победы — другое дело. И плоды войн.
— Но как же… какие плоды, если без войн?
— Уметь надо, — сообщил я. — К примеру, Мезина отныне, если вдруг не знаете, под нашим контролем.
Все промолчали, только Каспар пробормотал с недобрым прищуром:
— Ну, а как же… раз вы туда съездили…
А Ульрих добавил с лицемерной скромностью:
— Даже удивительно, что только Мезина…
— Ладно — ладно, — сказал я строго, — вам бы хаханьки.
Боудеррия сказала с легким нетерпением в голосе:
— Ваше высочество, мы преследовали монстра, который… не должен быть здесь.
— Что значит, — спросил я, — не должен? Они все не должны!
— Просто его раньше не было, — объяснила она. — Он громадный, как бык. О таких сразу становится известно во всех деревнях и городах королевства. Но этот как будто появился из ниоткуда…
— Очень опасен?
— Мы потеряли четверых, — сообщила она сердито.
— А ранеными?
— Двенадцать, — ответила она. — Уже отправили в село на лечение и поправку.
Я сказал встревоженно:
— Многовато. Особенно если учитывать низкие потери при захвате соседних королевств. Давайте присядем где‑нибудь, расскажете подробнее. А то, чувствую, и я в ответе как за погибших, так и за раненых. Хотя, конечно, лучше такая красивая гибель, чем в пьяной драке в борделе.
Граф Эдгар хоть и самый знатный, но суетится и хлопочет больше всех, собирая хворост для костра, разжигая, пока другие степенно расседлывают коней и вытирают им потные животы.
Боудеррия села по ту сторону костра, то ли чтобы даже случайно не соприкоснуться со мной обнаженным плечом, то ли чтобы смотреть мне в глаза.
Остальные доставали из сумок еду, раскладывали на чистой тряпице. Бобик моментально смекнул, в чем дело, ненадолго исчез и вернулся вскачь с еще трепыхающейся в пасти молодой козой, снова исчез и принес большого толстого гуся.
Я сказал строго:
— Хватит!.. Они столько не съедят.
— Съедим, — заверил Ульрих, — но что за чудо ваша собачка!.. Может быть, поможет выслеживать монстров?
— Может быть, — согласился я. — Если, конечно, те не убегут слишком далеко. Выкладывайте все об этом, что нанес такой урон. Все‑таки завалили? Огромный, как бык, а что еще попримечательнее? Какой длины рога?
— Откуда рога? — переспросил Каспар. — Это же хищный, у него такие клыки… даже сейчас мерещатся.
— И когти, — добавил Ульрих. — Меня больше когти впечатлили.
— Это когда он царапнул по твоему панцирю? — спросил Эдгар. — Насквозь, это же надо такое!
— Да, — согласился Ульрих, — если бы не толстый свитер под панцирем, я бы уже истекал кровью. А так отделался поцарапанным пузом.
— Ладно, — согласился Каспар, — будем считать, что это монстр тебя поцарапал. Про ту крестьяночку, которую ты тащил на сеновал, умолчу… Ваша светлость, возьмите этот сыр, я даже не решаюсь спросить, из чего его делают, но просто чудо как вкусно!
Костер разгорелся, красные угли отгребли в сторону, на них начали поджаривать козье мясо. Гуся тоже ощипали и выпотрошили, насадили на вертел, весь отряд собрался вокруг костра, люблю такие посиделки, пусть даже короткие.
Отблески пламени играют на лице Боудеррии, делая его почти женственным, а глаза поблескивают таинственным жемчужным светом. Сидит она прямо на земле, ноги скрестила, из‑за чего ровная фигура еще стройнее, а налитые силой округлые плечи победно говорят о ее здоровье и стойкости.