Она была в спортивном костюме, куртка которого была застегнута под самое горло. Волосы стянуты в хвост на затылке, косметика на лице отсутствовала. И при всем при этом она была чертовски хороша собой.
– От кого? – насмешливо спросил я.
– Не помню, – всерьез ответила она.
– А ты попробуй вспомнить.
Надо сказать, я чувствовал себя достаточно комфортно. Ноги на карнизе, руки крепко держатся за прочные прутья решетки, с боков и с тыла никто не подпирает, спереди не атакует – если не считать пьянящего очарования женской красоты, от которого слегка немели пальцы рук.
– Не хочу вспоминать, – покачала она головой.
– Почему?
– Лень. Да и зачем?.. Ты что здесь делаешь? – почти без интереса спросила она.
– Я же Бэтмен. А Бэтмены обычно спасают людей.
– Ты хочешь спасти меня?
– А надо?
– Не знаю.
На какое-то мгновение она задумалась, соображая, нужна ей помощь извне или нет, но нежелание напрягать извилины очень быстро разгладило ее лоб. Или она по своей природе такая ленивая и глупая, или ее чем-то накачали. Я больше склонялся ко второму.
Я всматривался в темноту за ее спиной, пытаясь уловить посторонние звуки, но, судя по всему, в комнате она была одна. Но в щели между дверью и полом я видел полоску света. Возможно, это помещение выходило в коридор, и вряд ли там не было людей.
– А от кого тебя нужно спасти? – спросил я.
– Не знаю… Мне здесь хорошо, – монотонно-заученно и совсем неубедительно сказала она.
– А где твои родители?
– В Самаре.
– А ты почему здесь?
– Потому что здесь у меня работа.
– Ты сама захотела здесь работать?
– Нет, не хотела… Но сейчас хочу, – будто спохватившись, добавила она.
– Ты сама сюда приехала? – наседал я.
– Нет, меня привезли… Но сейчас я сама хочу сюда приехать, – логически несогласованно сказала девушка.
– Ты уже здесь. Тебя уже сюда привезли…
– Да, и мне здесь нравится, – в ее словах звучала робкая и фальшивая радость, а в глазах я видел натуральную тоску.
– Тебе здесь нравится, потому что тебя научили так говорить.
– Ты кто такой? Ты что здесь делаешь?
В ее взгляде я увидел слабо выраженную, но все же тревогу. Ее нужно было сбить с толку, и для этого, как мне казалось, не стоило выдумывать что-то выдающееся.
– Как тебя зовут? – просто спросил я.
– Эльза.
– А как мама звала?
– Лиза.
– Для мамы ты Лиза. Для мамы, которая любит тебя и ждет. А для кого ты Эльза? Для тех, перед кем танцуешь?..
– Я танцую?.. – на мгновение задумалась девушка. – Да, танцую… Я дарю людям радость…
– Ты даришь им радость, а они зовут тебя Эльза. Ты даришь им радость, а они пользуются тобой. Ты даришь им радость и что за это получаешь?
– Что я за это получаю?.. – в заторможенном каком-то раздумье спросила Лиза. – Я получаю их самих.
– Кого их?
– Мужчин… Это не они, это я пользуюсь ими… Мне нравится пользоваться ими… Хочешь, я покажу тебе, как это мне нравится?
Ее глаза светились какой-то потусторонней страстью. С таким взглядом, как у нее, мифические сирены зазывали к себе моряков, обещая усладу, чтобы затем убить их…
Девушка подошла ко мне, расстегнула молнию на куртке, развела в стороны полы, обнажив совершенной формы и упругости бюст. И трепетно сощурила глаза в предвкушении удовольствия.
– Прикоснись ко мне. Я хочу этого.
– Ты этого не хочешь, – мотнул я головой.
– Почему не хочу? – удивленно распахнула она глаза.
– Потому что мама не велит… Мама не велит, а кто-то заставляет. Кто тебя заставляет? Наркотики? – вспомнив Татьяну Зуйко, спросил я.
– Наркотики?! – едва выраженно возмутилась она. – Кто тебе такое сказал?
– А разве нет?
– Он сказал, что я сама этого хочу… Сказал, что мне нравится здесь… И что я должна быть лучшей… А я лучшая… ты должен знать, что я самая лучшая…
Казалось, она не говорит, а бредит наяву. На поверхности – тонкий слой пластикового сладострастия, под ним пустота, и только в глубине глаз – своя жизнь, в которой я для нее ничего не значил.
– Кто тебе такое сказал?
– Не скажу, – едва заметно качнула она головой.
– Почему?
– Потому что нельзя… Потому что меня накажут, – испуганно всколыхнулась она.
Настоящий страх смыл фальшивую пленку с ее глаз. Лиза судорожно застегнулась под самое горло.
– За что тебя накажут?
– Накажут.
И тут же замок молнии снова съехал вниз, и я опять увидел обнаженный бюст во всей красе.
– Если ты меня не хочешь, значит, я плохая… А если я плохая, от меня нужно избавляться… Меня увезут далеко-далеко…
– Куда тебя увезут?
– Не знаю, но там очень страшно… Ты же хочешь меня, правда?
Лиза повела плечами, скинув с себя куртку. Не успел я опомниться, как она вызмеилась из брюк.
– Ты должен меня хотеть, – завороженно сказала она, протягивая ко мне руки.
– Не должен… Я здесь случайно. Я не плачу за тебя деньги. Не плачу! Значит, ты мне ничего не должна. Ни мне, ни за меня…
– Ты не платишь деньги?!
– Мужчины платят за тебя деньги. Поэтому ты танцуешь перед ними.
– Танцую, – тихим эхом отозвалась она.
– Спишь с ними, – рискнул предположить я.
– Сплю.
– И твой хозяин доволен тобой. Потому что деньги за тебя платят ему.
– Хозяин… Деньги… А ты не платишь?
– Нет.
– Тогда что ты здесь делаешь?
– Мне нужно с тобой поговорить, – сказал я.
Но, увы, разговор на этом и закончился. Лиза вдруг зажмурилась и, закрыв ладошками уши, заверещала так, что у меня зазвенело в барабанных перепонках.
Мне ничего не оставалось делать, как воспользоваться единственным в данной ситуации выходом. Одной рукой удерживаясь за решетку, другой я потянулся к скобе. Но Лиза вдруг из истерически-пассивной обороны перешла в активное наступление. Она зубами вцепилась в палец на руке, которой я сжимал железный прут решетки. От боли, а больше от неожиданности я разжал ладонь и потерял равновесие.
В падении я сгруппировался, чтобы вес тела пришелся на здоровую ногу. Этим едва и не погубил себя. Приземление оказалось крайне неудачным. В здоровой ноге что-то хрустнуло, а больная отозвалась дикой болью.