Самое обидное заключалось в том, что Валентин не знал, куда и зачем он бежит, выбиваясь из последних сил. Там, позади, осталась неволя, но что ждет его впереди? Почему бы ему не остановиться да не повернуть назад? Да, ему добавят срок, может, лет пять, даже больше, но ведь зона – это все-таки какое-то пристанище. Там и крыша над головой, и теплая постель, и трехразовое горячее питание; работа есть, деньги можно получать, в ларьке отовариваться. Спорт, культмассовая работа, кино чуть ли не каждый день, телевизор в комнате отдыха… А что ждет его в компании с Медником? Скитание по лесам, грибы-ягоды на обед? Кому они нужны в этой жизни, кто о них позаботится? В Москву к маме никак нельзя, там Валентина искать будут в первую очередь…
Все, хватит, больше нет сил!.. Но Валентин не остановился. Он продолжал бежать. Медник сомневался в его способностях, и он докажет ему, что не слабак… Хотя нет, слабак. Сил больше нет бежать. Надо останавливаться, сдаваться… Зачем останавливаться, если ноги сами вот-вот откажут повиноваться и дыхалка запрется на засов? Тогда он сам свалится замертво. И кто скажет, что это самоубийство?… Сейчас, сейчас… Но шло время, растягивались километры, а ноги не отказывали, да и дыхалка худо-бедно поставляла кислород…
А когда окончательно иссякли все силы, остановился и сам Юра. Валентин рухнул ему на руки, не в состоянии держаться на ногах. Медник усадил его, спиной прислонив к замшелому стволу ели.
Но Валентин сидел без движения недолго. Сил не было шевелиться, но очень хотелось пить, а рядом, в ложбинке между двумя холмиками он заметил мутную после дождя лужу. Сколько раз мама учила – не пей грязную воду, но сегодня он ее не послушается. Потому что он умирает от жажды.
Он упал на бок, перекатился к луже, но Юра его опередил:
– Козленочком хочешь стать?
Он достал из кармана ватника складной стаканчик из тех, что носят с собой любители сообразить на троих, раскрыл его, зачерпнул воды, бросил туда несколько крупинок марганцовки из пузырька.
– Не самая лучшая дезинфекция, но лучше что-то, чем ничего. Пей.
Валентин помнил вкус марганцовки – она ассоциировалась у него с отравлением, когда нужно было пить смешанную с ней воду, чтобы промыть желудок. Но сейчас он совершенно ничего не почувствовал, настолько хотелось пить.
Одного стаканчика было мало, но Юра больше не позволил.
– Потом. Дух переведешь, потом еще получишь, – сказал он, вернув его на прежнее место.
Валентин оперся спиной о древесный ствол, задрал голову вверх. Темное рябое небо, мачты деревьев, хвойные паруса. Ветер гонит облака, раскачивая верхушки елей, дождя больше нет, но легкие заливает чистый, струящийся воздух; он такой вкусный, что хочется есть его и пить. Наесться бы, напиться…
– А ты молодец, хорошо бегаешь, – поощрительным тоном сказал Юра. – Я думал, ты сдохнешь.
– Сдох!
– Да, но задачу выполнил.
У Валентина не было сил спрашивать, какую именно задачу он выполнил. А надо бы это выяснить, ведь понятно же, что до конечной точки маршрута далеко. Если она вообще существует, эта точка маршрута.
– Дальше пешком пойдем, – сказал Медник.
Это и был ответ. Путь еще не закончен, но изнуряющего марафона больше не будет.
– Куда? – через силу выдавил Валентин.
– Есть место… Я смотрю, бегать ты умеешь. В армии ты, я знаю, не служил. Может, легкой атлетикой занимался?
Ответил Валентин не сразу. Сначала набрался сил, воскресил убитое дыхание.
– Она мною занималась.
– Легкая атлетика?
– Нет, Дарьяна… Она меня заставляла бегать. По утрам. И сама бегала. Бзик у нее такой – по утрам бегать, вечером спортзал…
– И много бегали?
– Километра по три, а бывало и по пять. Каждый день. Даже по субботам. Она легко бегает, быстро и не устает. А мне тяжело было. Но я терпел… Потому что любил…
– Бегать любил?
– Нет, Дарьяну любил. А бегать ненавидел. И Тихоплесова ненавижу…
– Да, губа у твоего Тихоплесова не дура. Такую женщину урвать – и красавицу, и спортсменку… Спортивная она у тебя, женственная… Хотя почему это у тебя? Ты же в пролете, да? Она теперь с Тихоплесовым?
– Я не в пролете. Я в бегах. Что, впрочем, одно и то же.
Чем больше остывал Валентин после изнуряющего бега, тем сильней он замерзал на холодном ветру. Ни единой сухой нитки на нем, а земля стылая. И пить очень хочется. А еще, спрятавшись за чувством жажды, притаился голод. Стоит Валентину ее утолить, как он выскочит из-за кустов и вцепится в горло. А есть, увы, нечего.
– Ты в бегах, а он с твоей женой спит, – сказал Юра.
Он уже отдохнул, поэтому бодро встал на ноги, набрал из лужи воды, сам выпил пару стаканчиков с марганцовкой, угостил и Валентина. И еще он достал из кармана сухарь, протянул ему.
– Я смотрю, у тебя в телогрейке целый склад, – не без ехидства заметил Валентин.
– Если бы целый. Так, на один зубок.
– Готовился к побегу?
– Зачем спрашиваешь, если знаешь.
– А если бы нас застрелили?
– А если бы меня в Чечне убили?… Но я там выжил. И здесь выживу. Такой я живучий… А ты?
– Э-э… Не знаю, – задумался Валентин.
Его не раз посещала досужая мысль, что существует особая категория людей, которые и в воде не тонут, и в огне не горят. Например, древний воин мог выживать в сражениях благодаря своей выдающейся силе и мастерству владения мечом. Но взять Вторую мировую войну, где пуля-дура не разбирает, кого убивать – сильного или слабого; одни люди погибают сразу, в первом же бою, другие проходят через свинцовые вихри, не получив ни единого ранения. Значит, кому-то на роду написано сгинуть в пекле войны, а кому-то суждено жить вопреки всему… Юра знает, что он живучий: была у него возможность в этом убедиться. А Валентин знает про себя пока только то, что он невезучий. А вот как относится к нему смерть?… Судя по тому, что киллер, посланный Тихоплесовым, решил его не убивать, у него есть шансы выжить во всей этой кутерьме. Да и при попытке к бегству его не пристрелили, это тоже кое-что значит.
– И не надо знать. Зачем тебе это? Жить в тишине и спокойствии; ты никого не трогаешь, тебя никто не трогает, – с мечтательной иронией сказал Юра.
– Где найти такую тишину и покой?
– Здесь, в лесу.
– Выкопать землянку, питаться грибами и ягодами?
– Ягоды будут не скоро. Грибы еще позже. Но можно силки на зайца ставить. Или на куропаток. Я умею.
– Ты предлагаешь жить в лесу?
– У тебя есть другие варианты?
– Э-э… Есть же заброшенные деревни…
– Тоже неплохо. Хотя и опасно. Деревни мертвые, а участковые живые. В деревнях все на виду, если ты не знаешь…