– Дама, вы знаете, что мы берем плату за каждый час работы? Причем немаленькую. А здесь дело, может, не на один месяц. Вы в состоянии оплачивать расходы?
– Нет, – растерянно проговорила Вера Михайловна и быстро положила трубку.
* * *
Он шел к гаражу, не в силах избавиться от чувства досады. Какая-то настырная старуха. Почему она именно к нему прилипла? Ерунда, конечно, но когда нервы на пределе… Он сам не знал, почему постоянно так взвинчен. В первый раз, кажется, все было легче. Больно девчонка трудная. Ничего не ест. Помереть может.
Виктор открыл погреб, спустился по лестнице, включил свет. Оля лежала лицом к стене и не шевелилась. Он приблизился и с ужасом уставился на тонкую, неподвижную, как будто восковую руку. Дотронулся: теплая. Повернул девушку на спину. Оля с трудом открыла глаза и тут же крепко зажмурилась. Виктор заставил ее сесть. Она прислонила голову к стене, руками держась за доску, которую хозяин застелил старым ватным одеялом.
– Слушай, я тут картошки теплой принес, помидор. Поешь. Ты сама не понимаешь, что с голоду дохнешь?
Оля посмотрела на него огромными глазами, в которых стояла мука, и еле слышно произнесла:
– Я не могу. Мне плохо.
– Оттого и плохо, что не жрешь ничего.
– Вы что, не понимаете, почему мне на самом деле плохо?
– Сейчас уже неважно, почему. Ешь, я сказал! Он достал из миски еду, одной рукой открыл ей рот, другой попытался положить в рот картошку. Она сжала зубы. Он несильно ударил ее по щеке, она посмотрела испуганно и сама открыла рот. Какое-то время послушно глотала, но вдруг зажала рот руками, отбежала в угол. Ее стошнило. Черт! Больная, что ли? Он быстро поднялся в дом, порылся на полке, где у матери стояли нехитрые лекарства. Схватил пузырек с валерьянкой и вернулся в подвал. Оля лежала на спине и стонала. Он накапал капли в кружку, налил немного воды, приподнял ее голову и заставил выпить лекарство. На истощенный организм оно подействовало мгновенно. Оля всхлипнула и заснула. Он стоял довольно долго, разглядывая ее и прислушиваясь к ее дыханию. Даже сейчас красивая, как дорогая кукла. Как же заставить ее жить, подчиняться ему, доставлять радость? Он уже измучился с ней. Но если бы кто-нибудь ему сейчас сказал: «Верни на место, и тебе точно ничего не будет», – он бы только зло ухмыльнулся.
– Ну, что, отвезла? – спросила Стелла у дочери, когда та появилась в гостиной.
– Да, конечно. Эта тетка, Лена, что ли, страшно тебя благодарила.
– Как сын-то ее?
-Лежит под капельницей, бледный.
– Но лучше ему?
– Откуда я знаю, как было. Но слушай, мать, какой красавец! Я просто таких не встречала никогда.
– Да, Нина говорила. А что это ты обрадовалась? Он там лежит из-за девушки, которую любит.
– Это понятно. Я только из эстетических соображений. Но вообще… Если твои деньги помогут поставить его на ноги, а любимая девушка так и не появится, возможны варианты.
– Ты хоть слышишь себя иногда? Что ты сейчас сморозила? Во-первых, там несчастье, а у тебя сердце даже не дрогнуло. Во-вторых, это сын почтовой работницы, который страдает по дочери какой-нибудь уборщицы. А у тебя свои проблемы в своей песочнице. Замуж за богатого, чтоб отцу понравился, чтоб он будущее ваше планировал.
– Ну при чем тут отец, планирование, замуж? Я просто мыслю вслух по поводу всякой ерунды. Что ты базу подводишь? Кстати, я на днях собираюсь еще раз в больницу, заглянуть. Фруктов привезти. Ты не видишь здесь злого умысла против нашей прекрасной песочницы?
– Нет, конечно. Это нормальный поступок. Я сама собиралась Нине звонить, узнавать, как там дела.
– Вот видишь, какие мы с тобой отзывчивые. Впору интервью дать на эту тему какому-то слюнявому от глянца изданию.
– Я надеюсь, ты не совершишь подобной глупости?
– Господи, мама, как ты живешь без чувства юмора? Так же удавиться со скуки можно.
– Какое счастье, что ты у меня веселая и развитая. Есть повод мне не давиться.
– Ладно, не напрягайся. Я пойду к себе, отдохну.
В своей комнате Надя, не раздеваясь, плюхнулась на кровать, закрыла глаза и принялась рассматривать лицо Никиты. Оно отпечаталось в ее мозгу, как на пленке.
На следующее утро Вера Михайловна опять пришла в супермаркет. Она думала, может, там будет другой охранник. Но встретила не очень приветливый взгляд Виктора Николаевича.
– Здравствуйте, – торопливо проговорила она. – Вы меня извините за настойчивость. Я просто забыла тогда сказать. Вы эту девушку, которая пропала, могли заметить раньше, до того, как все произошло. Она очень красивая, яркая, ходила всегда в этот магазин. Ее зовут Олей. Такая изящная, белокурая, с большими голубыми глазами. Я могу фотографию принести. Может, вы раньше видели, как, скажем, к ней кто-нибудь пристает. Или поджидает. Ну, любое наблюдение. Принести снимок?
– Гражданка, вам что, делать нечего? Вы представляете, сколько девушек ходит в этот магазин? Я что, смотрю, кто к ним пристает, кто поджидает? Мне за это платят?
– Я не понимаю, почему вы отказываетесь? Почему хотя бы не попытаться помочь?
– Я не милиционер. Я магазин охраняю, а вы меня уже второй день от работы отвлекаете.
– Извините. Не думаю, что вы правы, но это неважно. Я ухожу.
Вера Михайловна медленно прошла от магазина до дома, где жила Оля. Хоть бы что-то узнать, маме ее сообщить, что, мол, есть надежда.
На детской площадке тусовались подростки. Судя по запаху, курили, но, увидев бывшую учительницу, спрятали сигареты.
– Ребята, – обратилась к ним Вера Михайловна, – вы Олю Волохову из этого дома знаете?
– А кто это?
– Ну, такая девушка красивая, блондинка, в институте учится.
– А, – вспомнил один парень, – которая с Никитой дружит?
– Ну вот! – обрадовалась Вера Михайловна. – Вы знаете, она пропала. Мы ее уже неделю ищем. Никто из вас не видел ее вечером, не очень поздно?
Ребята вяло посоображали и друг за другом сказали: «Не-а». Они уже думали о спрятанных сигаретах и двух бутылках пива.
– Я вас очень попрошу, – сказала Вера Михайловна. – Если вдруг что-то вспомните, услышите от других, скажите мне, пожалуйста.
– Ладно. А че, трудно, что ль? – пробасил один из недорослей.
Марк с выражением тщательно продуманного терпения смотрел на Надю. Она долго и критично рассматривала ногти на руках, затем на ногах, после чего повернулась к нему:
– Я же сказала, что в таком виде никуда не пойду.
– А сколько времени нужно для того, чтобы изменить этот, как ты выражаешься, вид, который мне кажется совершенно нормальным?