– Олег, извини, я просто не узнала тебя, что-то с твоим голосом… Что случилось? Мила умерла? Боже мой. Когда? Этой ночью? Дорогой, я даже не знаю, что сказать, мне Вятский недавно говорил, будто ее состояние относительно стабильно… Было.
– Катя, послушай меня внимательно, – быстро и взволнованно сказал Олег. – Я бы не позвонил тебе среди ночи. Такую весть можно было и завтра сообщить. Просто… У нас была «Скорая», теперь дома милиция. Врачи считают, что Мила отравлена. Понимаешь, сознательно отравлена, убита. Ее повезут на экспертизу, будет вскрытие, здесь следователь. Я думаю, мне придется поехать в отделение… В общем, я хотел, чтобы ты узнала это от меня.
– Олег, но как… кто… Я уверена, они ошиблись. Они просто не в курсе, что это за болезнь. Атрофия сердечной мышцы, дыхательных мышц… Ну, ты же знаешь, объясни им!
– Нет, Катя, нет. Все не так. Мы днем были в клинике у Вятского. В общем, никакого заметного ухудшения. Дома она нормально дышала, ела, спала. Это действительно неестественная смерть. Катя, не могу больше говорить, но как бы все ни пошло, я хочу, чтобы ты знала. Ты здесь ни при чем.
– О чем ты говоришь?
– Это может как-то всплыть. Собственно, о нас многие знают. Я мечтал и мечтаю быть с тобой…
– Боже, какой ужас! Что ты говоришь! Ты просто переволновался.
– Все. Осмотр закончили. Мне пора ехать.
– Подожди. Скажи мне телефон твоего Стасика.
– Пиши.
* * *
Когда жену вынесли из квартиры, Олег подошел к Стасу, сжал его плечи, что-то хотел сказать, но подбородок его задрожал.
– Па, я не понял, ты что, с ними поедешь? – спросил сын.
– Да, ты же слышал. Нужно обо всем рассказать по порядку.
– По какому еще порядку? Она умирала или нет? Вот она умерла. Что они придумали! Тебе не следует с ними ехать. Надо жаловаться. Бред какой-то! Ты чего молчишь?
– Стасик, они в мусорном ведре нашли ампулы. Это мамино лекарство, но его предписано колоть в очень маленьких количествах. Нашли много ампул, упаковки там же. Вот в чем дело.
– Ну че за муть. Да я это ведро уже несколько дней не выношу. Я говорю: они зачем-то все придумали.
– Тем более необходимо спокойно во всем разобраться. Я напишу заявление с просьбой провести экспертизу, ну, все, что положено. Может, это и в самом деле ошибка.
– А может, им план по преступлениям выполнять надо. Я говорю, не стоит ездить. Лучше позвони знакомым, ну, есть же у тебя кто-то там.
– Стасик, ты сейчас ложись спать. Я скоро приеду. Не думай пока ни о чем. У тебя мама сегодня умерла. Горе у нас. Ничего от меня и тебя уже не зависит. Иди к себе. Отдохни, сынок.
Олег попытался улыбнуться Стасу, затем быстро вышел из квартиры, спустился вниз и подошел к машине, где его ждал следователь отдела по расследованию убийств.
Стас растерянно стоял один посреди вдруг опустевшей комнаты. В их жизни давно ничего не менялось. Мать заболела, отец ушел в отставку, открыл свою небольшую фирму, выстроил жесточайший распорядок дня. Для себя. Это были его проблемы. Работа, уход за женой, причем все по минутам, по расписанию: дом, готовка, уборка… И он, Стас. Вот в таком порядке. Конечно, папа освободил его от всего, разве что в магазин иногда пошлет, попросит пару часов посидеть с матерью, когда его нет. Но у них не осталось времени даже на разговоры, как когда-то. О поездках к морю, в горы речь просто не шла. Стас вспомнил свой выпускной вечер в школе. Когда им выдали аттестаты, они спустились в зал, отец подошел к нему, взволнованно обнял, крепко руку пожал и… даже не остался посмотреть их концерт. Стас пришел домой утром, отец поставил перед ним завтрак. Спросил: «В какой институт пойдем?»
– Да ни в какой! – ответил Стас. – Кому они щас нужны, эти институты? Я деньги хочу зарабатывать. Компьютерами заниматься.
– Мама хочет, чтобы ты поступил в институт.
– Ой, не смеши меня. Мама хочет, чтоб ты ее манной кашей кормил, и все. Это, когда я в третьем классе был, она нам сказки придумывала: МГИМО, ВГИК, театр Большой и Малый… Ну, ты че, па?
– Да, виноват я перед мамой. Вырос ты у меня, честно говоря, как бурьян, на нашей заброшенной даче. Слушать, как ты о матери говоришь, я не хочу, против твоих планов ничего не имею. Пойдешь на курсы программистов. Техникой тебя обеспечу. И то правда: пора зарабатывать на себя. Хоть какой-то толк будет.
Олег никогда не повышал голос на сына, он даже не ругал его в прямом смысле слова, но после таких разговоров Стасу пару дней бывало не по себе. Подлизаться к отцу он умел. И до сих пор любит, когда тот подходит к нему внезапно и порывисто, притягивает к себе его голову, ерошит волосы, сжимает плечо. Им хорошо вместе. Им было бы хорошо, если бы не болезнь матери.
Стас подошел к большому портрету молодой женщины с темными, красивыми глазами. Произнес про себя слово «мама», прислушался к сердцу, вызвал другие воспоминания…. Ребята завидовали, что у него такая мать – стройная, веселая, заботливая, обожающая его. Она устраивала ему шумные, веселые дни рождения, приглашала весь класс. Они праздновали первое сентября, конец учебного года, мама старалась выполнить любое его желание. Когда-то они вместе читали книжки, смотрели кино, вместе далеко заплывали в море, катались на велосипедах… Он ее любил, он ею гордился, он к ней спешил… Но той мамы давно с ним нет. Ну, что он мог с собой поделать? Мать стала плохо, непонятно говорить, она сидела в своем инвалидном кресле, он подходил к ней и чувствовал запах лекарств и болезни… Ну, чего тут себе врать. Терпел, брезговал, старался побыстрее уйти в свою комнату. Когда он видел, как отец вытирает ей салфеткой слюни, несет в туалет, моет, – Стаса просто тошнило. Отец все понимал, из-за этого между ними возникла отчужденность. Стас и в этом винил мать со всем эгоизмом молодого, здорового, залюбленного когда-то существа, которое лишилось эмоционального комфорта. Об остальном и говорить нечего. Черт-те что у них было, а не жизнь.
Стас пошел к себе в комнату, разделся, лег в постель, накрылся с головой одеялом. Черт, как же ему неуютно. Отец велел не думать обо всем, что произошло. Только о том, что у него сегодня умерла мама. Стас еще раз произнес слово «мама», теперь шепотом, и почувствовал, как горло сжал спазм. Вроде бы глазам стало горячо. Он очень хотел заплакать – громко, безутешно, как в детстве, когда обильные слезы как будто смывали тучи, и на душе светлело… Он очень хотел заплакать, но ничего не получилось. Он уснул, свернувшись в клубок и сжав кулаки.
Катя смотрела в темноту, пока не рассвело. Четких, упорядоченных мыслей не было. Она разглядывала ленту ослепительно ярких кадров. Все то, что нельзя было вспоминать. Все то, что постоянно было с ней. Больничный сад, солнечная поляна, взгляд Олега издалека – страстный, тоскующий, обожающий, ласкающий. Это не солнце, это его синие глаза согревали, зажигали ее кровь… Озабоченное лицо Игоря. Он дотошно ее расспрашивает, что сказали врачи, заставляет есть виноград и груши. И вдруг… Игорь поворачивается и прямо, пристально смотрит на Олега. У Кати обрывается сердце. Вот они уходят – Игорь ведет ее за руку, все глядят в окна. Галя, Марина, Лена машут ей. У ворот курит мужчина, не глядя на них. Почему-то его широкие плечи, крупные руки выдают беспомощность, потерянность. Катя видит его, не поворачивая головы. Игорь опять рассматривает его в упор. Она приехала в больницу, когда узнала, что Галя умерла. Марина и Лена сидели рядом на одной кровати, увидев ее, горько заплакали. Так они и сидели втроем, пока не пришла сестра делать уколы. Катя вышла в коридор. У окна Олег кормил с ложечки творогом Милу. Катя улыбнулась, поздоровалась, Олег измученно взглянул на нее, как на солнце, которое светит не ему. Мила вдруг беспокойно задвигалась, на изможденном лице появилась гримаса страдания, а в глазах слезы. И вдруг у нее начался приступ удушья. Катя испугалась, побежала за медсестрой, Олег повез жену в палату… Боже мой, Мила все видела и понимала. Ну, вот. Самая невыносимая боль настигла Катю. Вина. Честному и открытому человеку такая боль просто не под силу.