– Но не могли они Сашу убить?..
– Нет, я сама просила следователей этих ребят специально проверить. Если не виноваты, нельзя им жизнь подозрением коверкать.
– А вы не дадите мне телефон родителей Саши Петрова? Если они не захотят разговаривать, я не буду настаивать.
– Я дам, конечно, телефон мамы. Отца, к сожалению, уже нет. Он ненамного пережил сына. Умер от инфаркта в тридцать восемь лет.
– Спасибо большое. До свидания.
– Не за что. Заходите еще. Может, сборник свой покажете.
Дина возвращалась домой, уверенная в том, что еще одна версия оказалась ложной. Александр Васильевич, конечно, гениальный эксперт, но он человек с очень нежной, ранимой душой. Он ранен тем, что преступления, совершаемые отморозками, множатся, что они безнаказанны и, быть может, запрограммированы временем… Из дома Дина сразу позвонила Масленникову, рассказала обо всем, что узнала в школе. Потом набрала номер Лилии Ивановны Петровой – матери убитого мальчика. Телефон не отвечал.
Дина положила трубку и всплеснула руками. Что же она натворила! Так увлеклась разговором, что не заметила, как испортила снимок девочки, найденный у Степана. Она пририсовала ей длинные ресницы, красной пастой закрасила губы. Посмотрела внимательно, подошла с раскрашенной фотографией к окну и ахнула уже по другому поводу. Затем быстро подошла к полке в прихожей, достала шкатулку с нитками-иголками хозяйки и разыскала на дне маленький кусочек мела. Дина вновь села за стол, положив перед собой снимок, и дорисовала девочке длинные белые волосы. Разве это не Сандра?
* * *
Вадим, как и обещал, позвонил Люсе в назначенное время и сказал, что ждет ее во дворе на машине друга, чтобы отвезти в больницу за сыном. Та быстро накрасилась смелыми мазками и побежала, не чуя ног от радости. Они поехали не сразу. Сначала выпили за встречу. Затем останавливались еще несколько раз, чтобы выпить за успех предприятия, за сотрудничество, за здоровье ребенка и за те бешеные бабки, которые за него заплатят. Когда подъехали к больнице, уже смеркалось.
– Я им скажу: приехала с отцом сына, – возбужденно говорила Люська. Дикция ее безнадежно уплывала.
Вадим кивнул, стараясь не дышать ей в лицо. Хотя вряд ли она сейчас способна заметить, что от него не пахнет спиртным.
Люся вошла в детское отделение непринужденно, как уверенная светская дама, мать и возлюбленная. Так ей казалось. На самом деле она выглядела и шла, как пьяная баба, не контролирующая ни движения, ни мимику. Старшая медсестра, взглянув на нее, странно улыбнулась и попросила подождать.
– Я за Максимом Соколовым, – слишком громко произнесла Люся. – Вы приготовили его? Мы приехали с его отцом. – Она задумалась над тем, правильно ли выразила мысль.
Она и не поняла толком, что случилось, когда вокруг нее появились люди в белых халатах, а вместе с ними почему-то возник участковый Вася, за ним другие милиционеры. Она попробовала заорать, возмутиться, но ее крепко держали за белы ручки, составляли протокол, заставляли дышать в какой-то прибор, брали кровь на анализ.
– Суки, – дернулась она, когда ее вели к милицейской машине, и оглянулась в надежде увидеть Вадима. Но его машины во дворе больницы не было.
– Сука, – с удручающей настойчивостью произнесла Люся в отделении, когда ей дали прослушать кассету, на которой она доверчиво рассказывала Вадиму о своих надеждах, связанных с продажей сына.
* * *
– Делаем, что можем, – веско сказал Павел Иванович, отвечая на немой вопрос появившегося в кабинете Сергея. – Слава с ребятами перепахивают Подмосковье. А у тебя что новенького?
– Хочу съездить в Александров. Там живет или жила женщина, родившая от Олега Федорова ребенка.
– Будем надеяться, что тебя ждут открытия. Скажи честно, ты по-прежнему думаешь, что один можешь переиграть все МВД вместе с прокуратурой?
– Да, мне кажется, что в отдельных случаях у меня больше шансов. Пойми, я ищу одного пропавшего ребенка и убийцу другого ребенка. Я не отвлекаюсь на всю оставшуюся преступность. В России ежегодно пропадает двадцать тысяч детей. Находят единицы. И, к сожалению, ты сам знаешь, в каких случаях. Труп. Когда ищешь одного, конкретного, есть надежда успеть.
– Ну что ж. Ищи. Я человек не гордый. Будет толк, я пристроюсь. Со всей нашей бездушной машиной.
* * *
Юра панически боялся темноты, боли и одиночества. И все пять лет его жизни эти три мучителя не оставляли его в покое. Мама исчезла, когда ему было два года. Отец сказал, что она умерла, но Юра ему не поверил. Он ждал ее. И терпел из последних сил. Пьяный отец бил его, когда он просил есть, за то, что плачет, и даже за то, что кашляет. Часто папаша среди ночи выбрасывал его на улицу раздетым. Однажды зимой Юру с обмороженными ногами и руками нашла милиция. В больнице ему делали болезненные уколы, давали противные лекарства. Но он чувствовал, что его там жалеют, и был не таким одиноким, как всегда. Лечение закончилось, и Юру вернули отцу. И все началось сначала, только еще хуже. В очередной раз «Скорую» к лежащему посреди двора ребенку вызвали соседи. В больнице у Юры обнаружили сотрясение мозга, гематомы и перелом ребра. Больше он отца не видел. Из больницы его привезли в детский дом. Там было не очень хорошо и тоскливо по ночам, когда в спальне выключали свет. Но Юра мог это вытерпеть в ожидании мамы. И однажды она приехала. Нарядная, красивая, в замечательной машине. Мальчик ее не помнил, но сразу догадался, что это она. Мама привезла его в большой дом, где уже были дети, но гораздо меньше, чем в предыдущем детском доме. Она оставила его и сказала, что вернется. Но прошло много времени, а мама все не приезжала. Здесь Юра совсем не гулял во дворе. Его кормила и мыла немая старуха. Иногда приходили люди, которые брали у него кровь из пальца, возили на рентген и другие неприятные процедуры. Ему постоянно давали таблетки, от которых он был вялым, много спал и просыпался от того, что сильно колотится сердце. По ночам старуха закрывала его в комнате на ключ, свет выключался. И темнота его душила, пугала чудовищами, доставала под одеялом и подушкой. Мальчик лежал, весь покрытый холодным потом, и дрожал. Но сегодня Юра придумал спасение. Он украл на кухне коробок спичек. Когда старуха ушла, шаркая по коридору ногами, мальчик лежал неподвижно два часа. Потом накрылся с головой одеялом, достал из-под подушки спички и зажег первую. Стало чудесно. Он прятался от темноты в маленьком светлом домике. Спички сверкали перед глазами искорками. Он стоял под одеялом на коленках. Выпитая на ночь таблетка разбухала в голове, глаза слипались, но он не хотел засыпать. И все-таки ему приснился сон. Мама берет его за руку и ведет в красивую комнату, в углу которой горит яркий огонь. Они подходят к нему все ближе, Юре становится жарко, он просит: «Давай его потушим». Но мама смеется и толкает его вперед. Он хочет оглянуться, увидеть мамино лицо, но почему-то не может…
Раиса Чеберяк сидела в своем кабинете, сжимая виски ладонями. Она всегда умела смотреть правде в глаза, а ответы на сложные вопросы никогда не искала на стороне: у советчиков, доброжелателей, колдуний-ведуний. Ей хватало своего мозга, пусть не самого изысканного и пытливого, но здорового, трезвого, добротно созданного природой. Свое новое эмоциональное состояние Раиса только на первых порах пыталась объяснить надвигающимся климаксом. Сентиментальность, тревога, слабость, ля-ля тополя. Это все про других. Раиса же знала, откуда что берется. Именно поэтому она обрекла себя на одиночество, постоянно исключая из своего общества людей, которые могли стать ей небезразличными. В тот день, много лет назад, когда ей туго забинтовали горящую, набухшую, истекающую молоком грудь, Раиса не посмотрела вслед человеку, уносившему от нее красноватого, кряхтящего кроху в байковом одеяльце. Она быстро собрала вещи, сунула в карман, заранее пришитый к трусам, свой первый крупный заработок в валюте и ушла строить свою судьбу. Раиса знала, что теперь не пожалеет никого. И догадывалась, что когда-то для нее наступит час расплаты. Он наступил. У Раисы не было по этому поводу никаких сомнений. Гера не случайно появился в ее жизни. Он был послан кем-то свыше, чтобы своей сверкающей молодостью оттенить ее надвигающуюся окаянную, кромешную старость. Однажда, когда юноша спал, Раиса заглянула в его паспорт. Год рождения тот же, что и у ее сына, проданного через пять дней после появления на свет. После появления из ее плоти, из ее крови, из ее юности и страсти. Жив ли он? Как он может выглядеть? А вдруг он такой же красавец, как Гера?