Андрей залпом выпил полный стакан виски. Налил еще. Он не смотрел на нее, на лбу снова появилась грозная морщина. Наташа попросила:
– Повернись ко мне. Посмотри.
Он повернулся, и стало еще хуже. Его лицо было напряженным и гневным. В нем нарастала страшная, неуправляемая, глухая сила, от которой она уже бежала когда-то. Его голос оставался еще ровным.
– Ну, рассказывай дальше. Как ты трахалась с этим Джоном. С другими Джонами… У трех вокзалов с алкашами сношаются б…и, а в Париже с миллионерами модели. Так ведь, девочка моя любимая?
– Не смей со мной так разговаривать. – Губы Наташи дрожали, на глаза навернулись слезы. – Ты не имеешь права.
– Ну, откуда же у меня права. У придурка нищего, сына дворничихи. А что, в Москве не нашлось Джона, чтоб тебя ублажать?
– Андрей! Замолчи! – закричала в ужасе Наташа. – Я хочу уехать отсюда.
– Ну конечно. О чем тебе со мной разговаривать. Только я еще не заплатил за удовольствие.
Андрей сильно сжал Наташино хрупкое плечо и занес другую руку для удара. Они оба поняли в этот миг, что он ударит ее не один раз. Андрей не сможет остановиться. Наташа смотрела на него, не дыша, огромными глазами на бескровном лице. Никто, кроме него, не знал, какого усилия стоило ему опустить руку. Андрей почувствовал тяжелую усталость, полное отупение, бесконечное отчаяние. Они молча вернулись в спальню, оделись, спустились к машине. Молча ехали по ночному поселку. Она вдруг заметила, что в окнах деревянного дома на отшибе как-то странно мелькает огонь.
– Андрей, это пожар!
Он не остановился, не повернул головы. Наташа вцепилась ему в руку.
– Давай туда подъедем, там могут быть люди.
Андрей молча повиновался. Когда они подъехали к участку и вышли из машины, в одном из окон взметнулось яркое пламя, а из глубины дома раздался детский плач.
– Я возьму мобильник в машине. – Наташа бросилась за сумочкой. Дрожащими руками схватила телефон и стала набирать «01». Она, как смогла, объяснила дежурному, где горит, вернулась к Андрею, но его на прежнем месте не было. Зазвенело стекло, он появился в клубах дыма и бросил через подоконник на снег большой сверток. «Оттащи его подальше». Андрей скрылся, Наташа наклонилась над свертком и увидела, что это ребенок. Живой, выпачканный сажей ребенок, который открывает рот, но не может закричать от потрясения.
* * *
Славе Земцову позвонили поздно ночью из местного отделения милиции. «Горит дом, за которым вы просили присмотреть. Упустили. Пожарные на месте. В доме оказались дети. Взрослых нет. Какой-то мужик бросился в огонь. Вытащил нескольких. Сам сильно обгорел. Одного парнишку не спасли».
Когда Слава приехал на место пожара, огонь уже потушили, машины «Скорой помощи» увозили пострадавших. У забора стоял вишневый «Опель», рядом с ним – заплаканная девушка.
– Это ваш спутник спасал детей? – спросил Слава.
– Да. Андрей Зимин. Мы возвращались, а тут… Его увезли, врачи сказали: состояние крайне тяжелое. Господи, это машина моей подруги, мне нужно ее вернуть и мчаться в больницу. Они сказали в какую. А я не могу. Руки дрожат. Знаете, один мальчик погиб. Там были совсем маленькие дети. Одни.
– Успокойтесь. Я вас отвезу. Я из милиции. Только поговорю с ребятами.
Виноватые милиционеры лишь развели руками.
– Когда ты позвонил, что нашел недалеко тот самый скальпель, мы решили с утра устроить тут шмон во всех домах. Этот собирались в первую очередь проверить. Но видишь, что получилось.
Слава давно придерживался одного правила: обвинять в неудачах можно только самого себя. Он с группой оперативников с металлоискателями за несколько дней обшарил столько километров, нашел скальпель в лесочке у станции Мамонтовка, вычислил подозрительный дом, поговорил с местными оперативниками, а сам поехал домой, потому что смертельно хотел спать. Поспал несколько часов. Они ему пригодятся, потому что теперь об отдыхе можно только мечтать. Перед тем как сесть в вишневый «Опель», он разбудил по телефону Павла Ивановича. Тот связался по мобильнику с Сергеем, который находился в поезде. Сергей позвонил Дине и Валентине Петровне.
* * *
Антонина прибежала на платформу и поняла, что последняя электричка давно ушла. Она спустилась по лестнице и пошла по тропинке параллельно путям по направлению к Москве. Ребенок спал у нее на руках. Она слышала позади вой пожарных машин, но не оглядывалась. Через час ноги ее стали подкашиваться, глаза слипались. Она дошла до какой-то станции, поднялась на платформу и села на скамейку. Видимо, задремала, но вдруг вздрогнула от какого-то внезапного сна, подхватила чуть было не скатившегося с коленей младенца и увидела двух мужчин, направляющихся к ней. Она вскочила и побежала по ступенькам с платформы. Налетела на машину, которая показалась ей милицейской. Безумная паника овладела Антониной. Она побежала в сторону лесополосы. Когда кончились силы, исчезла паника. Ее сменила страшная апатия, желание забиться в какую-нибудь нору и ждать сна или смерти. Антонина откинула край одеяла, посмотрела на маленькое личико, гримасничающее во сне. Она подошла к старой сосне, положила под нее сверток, а сама поплелась куда глаза глядят.
Вот и все. Мозг, память освободились от груза целой жизни. Все прошло. Гибельный миг ухода самого дорогого существа. Невероятное преодоление – он своими руками пересадил живую почку Артема чужому ребенку. Кошмар похорон. В эту ночь Александр Сергеевич простился с тем пестрым временем, которое было его биографией. Он сидел в темноте кабинета и совершенно отстраненно разглядывал себя в разные годы, события, других людей. Все это когда-то имело смысл, иногда очень даже большой. Но он исчерпал себя. Любой путь ведет к погребению кого-то или чего-то. Александр Сергеевич с четкостью и оперативностью практикующего хирурга принял решение – не реанимировать свою жизнь, лишившуюся смысла, не оттягивать ее формальный конец. А может, это страх перед болью, невыносимой болью, раздирающей грудь? Какая разница. Значит, он уйдет трусливо, но он это сделает. Врач может принять решение о прекращении страданий только одного пациента – самого себя.
Александр зажег настольную лампу, положил перед собой чистый лист бумаги, взял ручку. Нужно как-то объяснить свое решение жене. Он ведь бросает ее в этот жуткий час. Что сказать? «Мы больше не поможем друг другу, в горе каждый одинок и независим… Мы будем смотреть друг на друга глазами несчастья и бередить раны… Тебе лучше проститься со мной и сыном… Пережить один раз…» Нет, все не то. И он написал: «Милая, прости, не хотел тебя будить. Мне нужно вырваться на время из Москвы. Похожу на лыжах. Не беспокойся, отдохни. Люблю тебя. Александр».
Он посидел до рассвета, потом надел спортивный костюм, подошел к стеллажу с книгами и достал пистолет, купленный когда-то на всякий случай. Затем снял с антресолей лыжи и тихо вышел из квартиры, оставив ключи на столике в прихожей.