Они стояли у зала заседаний. По коридору прошел невысокий человек с невыразительным, скучным лицом. «Судья, — негромко сказал Сергей. — Игорь Петрович Сотников».
«Как он?» — спросила Дина. Сергей пожал плечами. Тамара казалась спокойной. Стоять ей было тяжело, но выглядела она очень хорошо. Дина долго выбирала для нее костюм и наконец остановилась на дорогой темно-синей кашемировой юбке и бледно-розовом шелковом джемпере. «Ну зачем ты купила такие дорогие вещи? — огорчилась сначала Тамара. — Мне что, на приемы ходить? Пока у меня впереди только химия и облучение». Но когда она оделась и Дина уложила ее серебряные, как будто не седые, а искусно подкрашенные волосы, всем стало ясно: именно так должна быть одета Тамара на суде. Она умело воспользовалась косметикой, купленной Диной специально к этому наряду. Немного подвела глаза серым карандашом, подкрасила ресницы темно-серой тушью, провела по губам бледно-розовой помадой. Капелька светлых румян на скулы, немного розоватых теней у висков.
Когда она вышла из клиники в изящных темно-синих лодочках, Филипп Нуаре восхищенно поцеловал ей руку: «Вы очень привлекательны». Тамара улыбнулась.
Сейчас, в коридоре суда, она казалась самой спокойной в живописной группе своих болельщиков. Себе Дина купила светло-голубой костюм из тяжелого шелка с черным шифоновым топом. Сергей сменил свои вечные джинсы на строгий костюм. А Филипп как будто явился на светский раут где-нибудь на Лазурном Берегу. На нем были кремовые брюки, песочный пиджак и синяя шелковая рубашка, оттенявшая такие же яркие глаза. В помещение суда стали заходить свидетели — соседи Тамары, сотрудники больницы, бывшие сослуживцы. С другой стороны коридора собирались ответчики: главврач психиатрической больницы, психотерапевт Аркадий Орлов, сотрудники ОВД, силой увозившие Тамару из дома. Позже всех вошла Виктория в глухом черном платье, с лицом, плотно покрытым слоем грима, и с поджатыми губами. Тамара прерывисто вздохнула, Дина крепко сжала ее руку. Виктория даже не кивнула матери. Секретарь пригласила всех в зал. Расселись двумя лагерями. Когда судья подходил к своему месту, у Орлова зазвонил мобильный телефон. Он минуту слушал, потом тихо спросил: «Она жива?»
— Встать, суд идет, — сказала секретарь.
Наташку соседка Маша нашла по телефону в салоне красоты.
— Мама? — хрипло переспросила девочка. — Мама умерла? Ты что? — закричала она страшно, на весь салон. — Ты что? Ты что? — Наташа кричала, слова сливались в отчаянный вопль. Она била телефонной трубкой о стену, и кровь текла из ее разбитой руки.
Из кабинетов бежали мастера, Игорь схватил ее и пытался оттащить от стенки, от телефона, но не удержал. Наташа бросилась на пол, корчилась от невыносимой боли, билась затылком и кричала: «Я не хочу жить! Сделай что-нибудь, ты, мужик! Убейте меня, сволочи! Я не могу без мамы!»
Доктор Николаев все утро простоял у кроватки спящего сына. Взять бы его в охапку, унести с собой. Никогда не допускал мысли, что сможет оставить своего чудесного малыша. Отношения с Марианной стали почти формальными. Как-то вдруг исчезли общие интересы, доверие, даже влечение. Высокая, стройная, общительная сокурсница стала странной домохозяйкой. Почему-то оттолкнула всех подруг, раздражалась, когда к ним приходили гости. Он не видел ее ни с книгой, ни за компьютером, она резко прекратила их семейные выезды за город. Мать она вроде бы неплохая, ребенок накормлен, ухожен, но ему нужно от кого-то получать полезную информацию, учиться. У Андрея Владимировича появились сомнения в том, что Марианна способна ему что-то дать. Он много раз заводил разговор о том, чтобы нанять квалифицированную гувернантку. Дороговато, но стоит этих денег. Марианна отреагировала ужасно, отбивалась от этой идеи категорически:
— Ты что, совсем меня за никчемную клушу держишь? Я целый день дома, а буквы ребенку будет показывать чужая тетка! Кому нужно, чтоб в доме бог знает кто толокся!
В это утро Андрей уходил из дома совсем. Он не заберет сейчас сына, но он будет все время рядом. Смотреть и ждать. В установленные судом дни свиданий с ребенком без Марианны Андрей больше даст сыну, чем в напряженном существовании рядом с ней. Даже сейчас, безмолвно разговаривая с самим собой, Андрей не называл настоящую причину своего ухода из семьи. Дина. Слишком большое счастье, чтобы о нем можно было думать в минуты несчастья.
Он зашел в кухню, посмотрел на жену. Она варила кофе и даже не подняла на него глаз.
— Марианна, я не буду пить кофе. Я ухожу. Совсем. Прости, не знаю, как об этом обычно говорят. Вот деньги. Скоро принесу еще.
Марианна посмотрела на него расширившимися глазами.
— Ты нас бросаешь?
— Нет. Я .собираюсь всегда заботиться о вас. Мы просто не будем больше мужем и женой. Мне кажется, для тебя это тоже станет логичным решением.
— Логичным? — хрипло переспросила Марианна. — Чтоб ты сдох, мерзавец!
Когда за Андреем захлопнулась дверь, она торопливо открыла один из шкафчиков на кухне и вынула бутылку коньяка. Налила в кофейную чашку. Затем вторую порцию. Порозовев, перевела дыхание. Ничего. Она ему еще покажет, как заботиться о них со стороны. Да она!..
Марианна еще плеснула коньяка. Ей стало почти весело. Вот и вся причина ее странностей, которая не открылась слишком известному и слишком занятому хирургу Николаеву.
Заседание длилось уже несколько часов. Судья объяснил в самом начале:
— Сегодня мы рассматриваем лишь сам факт принудительной госпитализации Тамары Ивановны Синельниковой. Обоснованность данной меры или отсутствие медицинского и юридического обоснования. Затем мы перейдем к факту лишения Тамары Синельниковой всех гражданских прав: регистрации, квартиры, права на свободу передвижения и свободу вообще. Мы должны решить, относится ли Тамара Синельникова к лицам, представляющим опасность для общества и потому изолированным от него. Комиссия по гражданским правам обратилась в суд со своим принципиальным мнением, предоставила нам документы, свидетельства, к рассмотрению которых мы сейчас и приступим.
Уже выступили Валентина Петровна, Сергей как представитель интересов Тамары, и теперь она сама отвечала на вопросы. Она говорила ровно, правильно, с грамотными интонациями преподавателя, но чувствовалось, что нет в ее жизни ничего более горького и тяжелого, чем то, о чем ее спрашивают.
— Тамара Ивановна, — спросил судья, — у вас были плохие отношения с дочерью?
— Я бы так не сказала. Моя дочь — человек импульсивный, поддающийся чужим влияниям, но мне всегда казалось, что мы по-настоящему привязаны друг к другу.
— В таком случае как вы объясняете то, что ваша дочь обратилась в милицию с просьбой силой доставить вас в психиатрическую больницу? Может, была ссора, вы вышли из себя, дочь подумала, что это проявление болезни, и не смогла с вами договориться?
— Моя дочь в зале. Она знает, что я никогда не выхожу из себя. У нас никогда не случалось громких ссор. А в тот вечер мы с ней пили чай, затем я ушла спать и, лишь когда уснула, меня разбудил целый отряд людей в форме. Я думаю, что это не было идеей моей дочери. Она просто выполнила то, что требовал от нее муж, Князев Вячеслав Евгеньевич. Разногласия с ним у меня были. Это не относится к теме данного заседания, я просто скажу, что не одобряла его способа существования.